Книга Чтоб никогда не наступала полночь, страница 82 – Мари Бреннан

– Вы, я вижу, в театр не ходите, – едва ли не со смехом отвечал Девен.

– Ну, разве что изредка, – смутилась Луна, сама не зная, почему. – А что? Что это за слова?

– Строка из театральной пьесы.

С этими словами Девен поднялся на ноги, подошел к остывшему камину, коснулся ладонью каминной полки и склонил голову, опустив подбородок едва не к самой груди.

– Тот, кто ее написал… некогда служил Берли, однако он больше поэт, чем шпион. Кузен сэра Фрэнсиса с ним близко дружен, а я встречал его всего раз, за ужином. А вам имя Кристофера Марло ни о чем не говорит? – спросил он, вновь повернувшись к Луне.

Луна наморщила лоб.

– Имя я слышала, но лично его не знаю.

– Как и его творений. Все это – строки из его пьесы «Трагическая история доктора Фауста».

Но Луна только покачала головой: это название ей также ни о чем не говорило.

Девен на миг стиснул зубы.

– В этой пьесе рассказывается о человеке, заключившем договор с дьяволом, – пояснил он.

Луна замерла, устремив на него немигающий взгляд.

– Скажите, – продолжал Девен, – не ведет ли ваш род каких-нибудь дел с Преисподней?

– Двор Чертополоха, что в Шотландии, – не чувствуя собственных губ, точно за нее отвечал кто-то другой, заговорила Луна, – платит им оброк. Приносит жертву каждые семь лет. Смертного, разумеется, не одного из своих. Уж и не знаю, что им была за нужда возлагать на себя такую повинность, но Инвидиана… Суспирия… конечно же, не…

– Не пошла бы на это ни за что? – Голос Девена едва не звенел – от гнева ли, от страха, а может, разом от того и другого. – По вашим же словам, ваш народ не знает средств вернуть ей былую красоту, не сняв проклятия. Однако она проклята до сих пор. Выходит, ей помогла некая иная сила.

И не небесная, дьявольская. Что же она предложила взамен? Очевидно, всю свою былую доброту. А чтобы восполнить пустоту, потянулась к власти, господству, могуществу. И превратила Халцедоновый Двор в крохотный Ад на земле – не зря же Тиресий столь часто называл его Адом.

Что ж, теперь ответ провидца обрел полную ясность.

– Луна и Солнце, – выдохнула Луна. – Мы должны разорвать, расторгнуть ее договор с Преисподней!

Длинная галерея от начала до конца увешана гобеленами, и каждый из них – настоящее чудо, затейливая картина из многоцветных шелков вперемежку с золотой и серебряной нитью. Вышитые на них фигуры словно бы провожают его безжалостными немигающими взорами, а он, спотыкаясь, идет мимо – босой, без дублета, разорванный ворот рубашки распахнут на узкой груди. Губы жестоко, нестерпимо саднят. Вокруг никого, и страданий его никто не видит, но взгляды вышитых глаз давят, сверлят, точно путь лежит сквозь толпу безмолвных, недоброжелательных зрителей.

Внезапно он расправляет плечи и озирается, чтоб крикнуть фигурам на гобеленах: «Оставьте меня!» – но слова так и не покидают его уст.

Картина, привлекшая его внимание, может изображать кого угодно. Какая-то из эльфийских легенд, какой-то древний владыка, чье имя ускользнуло из памяти сквозь дыры да трещины в голове, подобно многому другому. И все же взгляд его остается прикован к двум главным, центральным образам – к одинокому воину среди чистого поля, устремившему взор на луну в небесах.

Приоткрыв разбитые, вспухшие губы, глядит он на этих двоих. Миг – и бреши в памяти заполняются целым шквалом иных картин.

Другая королева. Полог из роз. Зимний сад. Табурет посреди пустой комнаты. Молния, надвое расколовшая небо. Коврига хлеба. Рукоять шпаги в бледной руке. Двое на одной лошади.

Пол, усыпанный осколками хрусталя. Пустой трон…

Дрожа всем телом, он прижимает руку к губам.

Все это он уже видел прежде. Нет, не в точности то же самое – иные возможности, иных людей. Прежние видения не сбылись, но как знать, сколь долгий срок отделяет явленное ему будущее от настоящего? Кто в силах рассудить, какие из них еще могут сбыться?

Некоторые из тех, кого он видел, уже мертвы. А может, это ему только кажется. Время совсем отбилось от рук; прошлое, настоящее, будущее – все эти слова давным-давно утратили всякий смысл. Он не стареет, она не стареет, а под землей всегда ночь. Разуму не за что уцепиться, не на что опереться, чтобы придать событиям естественный ход – вначале причина, потом следствие.

Возможно, все это – не более чем надежды отчаявшейся души. Однако он цепляется за них что есть сил, ведь больше ему ничего не осталось. И эту, новую, похоронит, спрячет рядом с прежними, так глубоко, что и сам обо всем позабудет, иначе от нее подобных вещей не утаишь.

Кой до кого она добралась. Или еще доберется. Вот отчего эти люди мертвы, либо непременно умрут.

А вот он не умрет. Этому не бывать. Его она ни за что не отпустит.

Запахнув на груди лохмотья рубашки, он спешит от гобеленов прочь. Нельзя, чтобы кто-либо видел, как он на них смотрит. Нельзя давать ей подобных подсказок.

Нельзя. Иначе ни одному из его видений не сбыться.

Собор Святого Павла, Лондон, 6 мая 1590 г.

«Помилуй, Господи, – с легкой бесшабашностью подумал Девен, – я веду в церковь дивную!»

Судя по выражению лица, Луна думала примерно о том же.

– Уж не думаете ли вы, будто кто-то из местных попов ее остановит? – ядовито, однако негромко, не забывая о гулком эхе каменных стен, прошептала она.

– Нет. Но здесь нас, по крайней мере, вряд ли подслушают.

Подхватив Луну под локоть, Девен повлек ее вперед, через неф. Снаружи церковный двор, как обычно, гудел от голосов книготорговцев, их покупателей и просто людей, ищущих работы, однако внутрь, под высокие своды, шум отчего-то не проникал; пределы собора являли собой небольшой островок благочестия среди бурного моря коммерции.

– Подготовившись как подобает, мы тоже можем войти внутрь: вы же сами видели меня в церкви.

– Верно, но вряд ли кому-то из вашего племени взбредет в голову гулять здесь без дела.

Один из соборных священников, проходя мимо, бросил на них странный взгляд, и Девен поспешно умолк. Сам того не сознавая, он вел Луну к до боли знакомому месту. Но Луна почти не глядела вокруг и, кажется, даже не подозревала, что в этом роскошном склепе с недавних пор покоится не только сэр Филип Сидни, но и его покойный тесть, сэр Фрэнсис Уолсингем.