Книга Безумие белых ночей, страница 53 – Ринат Валиуллин

* * *

— Как тебе Марс?

— Планета как планета. Вика — это его первый спутник?

— Второй.

— Я так и подумала.

— Почему?

— Сразу видно, он был разведен первой женой, слишком сильно. Я все время чувствую привкус воды в его словах. Потом мне стало его почему-то жаль, даже захотелось усыновить, но он слишком стар для сына.

— То есть Вика тебе понравилась?

— В общем, да. Мне кажется, она его очень ценит.

— Мы не ценим тех, кто нам не нравится. Между тем они тоже дорогие для кого-то, — начал умничать Артур.

— А как тебе Вика?

— Она немного не в себе, это еще раз подчеркивает, что она наш человек, с такими есть о чем поговорить.

— Да. Она откровенна.

— А ты?

— Что я могу сказать о себе? Я добрая, ласковая, верная. Что касается моих недостатков, то без шампанского их не вспомнить.

— Шампанское — лакмус на недостатки. Только шампанского нет.

— Как же ты мне надоел.

— Я тебе надоел?

— Ну, как тебе объяснить. Я тебя объелась и больше не хочу. Сегодня, дурачок, только сегодня.

— Не хочешь — это самый весомый аргумент. Ты меня придавила.

— Я устала, давай разведемся… хотя бы на время.

— Хорошо. На сколько?

— Поставь на семь утра и не забудь, что завтра ты варишь кофе.

— Опять ты меня используешь.

— В конечном итоге все друг друга используют. Ты тоже можешь меня использовать, но только при одном условии.

— При каком?

— Чтобы я получала от этого удовольствие.

* * *

— Что у нас на сегодня?

— Ничего. Только ты и я.

— Погода еще. Она отличная.

— Да, в такую погоду даже дома посидеть приятно. Или в ванной.

«Каждый мужчина — творец, он создает женщину, если она его вдохновляет. Бывает, и не получается ничего. А женщина остается рабочим материалом, а ты виноматериалом, ибо виновен, или просто-напросто заливаешь свою неудачу», — регулировал я струю из-под крана, что пыталась пробить толщу воды и достать белое чугунное дно.

— Почему женщины так любят поспорить? — двигал я по воде пенку.

— Кто тебе сказал, что мы это любим?

— А что вы любите?

— Мужчин. А спор — это форма совращения, — чистила жена зубы, пока я лежал в ванной. Я смотрел на ее голую спину и хлопковые трусики. «Да, я люблю ее! Все еще люблю!» Потом спустился вниз. Шила была без тапочек и стояла на одной ноге, наступив на нее другой. Настоящая женщина: она не боялась потерять опору, она старалась сохранить тепло. От этих мыслей ставки моей любви поднялись еще на несколько пунктов.

— Ты, безусловно, права, но ты же умная женщина, уступи! Зачем ты с ним споришь?

— Очень трудно тонуть, когда умеешь плавать.

— Это точно, — погрузился я с головой под воду.

Она часто делала все назло врагам, замечая, что когда врагов не было, даже дела клеились хуже. И приходилось их придумывать, врагов. Я был ближе всех, и я подходил под образ врага, как никто другой, потому что я ее любил и в любом случае не смог бы нанести ей ущерба.

— Что-то ты мне не нравишься, — достала Шила мою голову рукой через минуту на поверхность. — Может, тебе не надо пить эту дрянь, — посмотрела она внимательно мне в глаза. Вернулась к раковине, сплюнула зубную пену, сполоснула рот водой, помыла щетку и воткнула ее в стакан.

— Надо закончить курс.

— Который день уже без настроения.

— Хотел выспаться — и не дали.

— Сегодня?

— Нет, вчера не дали, а сегодня не выспался.

— Бедненький. Хочешь, я тебе потру спинку?

— А ты умеешь?

— Еще бы, — взяла Шила мочалку, брызнула туда гель и начала ее пенить. — Мать все время звала отца и наоборот, потереть спину, когда кто-то из них принимал ванну, сейчас все как-то обходятся сами. Избушка-избушка, встань ко мне задом, а к лесу передом, — передразнила она меня. То же самое я говорил ей в постели, когда надоедала классика.

— О чем ты думаешь? — начала она тереть мою спину с особой нежностью. Будто была дежурной по классу, которая тщательно убирала с доски.

— Вспомнил очередь сегодня на мойку.

* * *

Беременность ее была неспокойна, Шила нервничала при каждом удобном случае, иногда мне начинало казаться даже, что она получает от этого какое-то удовольствие, либо она пытается спровоцировать из-за недостатка собственной энергии, чувств, любви. Она меня не любила в эти моменты. «Ты ничего не можешь», «Я не хочу рожать тебе ребенка, ты не можешь решить ни одной, даже самой мелкой проблемы».

— Какой проблемы, Шила?

— Муравьи, они до сих пор бродят по нашей квартире, как по своей. А ты уже смирился. Как я могу растить ребенка в таких условиях? Тебе же наплевать. Вот полюбуйся, — показала она мне вещдок, который полз себе спокойно по стене.

— Пободаемся? — убил я муравья пальцем и попытался вернуть жену в чувства. Обычно эта игра помогала уладить конфликт, по крайней мере раньше помогала.

— С муравьями бодайся.

На следующий день я вызвал бригаду в химзащите, они залили всю квартиру какой-то отравой. Три дня мы жили у Марса. И это было как на другой планете. Марс с супругой жили за городом в своем доме. Оказывается, я напрочь потерял способность спать в других домах. Шила тоже. Она ворочалась, она просыпалась то и дело, откликаясь на любой звук, будь то шум тяжелых шагов Марса или металлический звук щеколды в туалете. К тому же скрипели половицы лестницы всякий раз, когда кто-нибудь спускался вниз. Мы спали на первом этаже, хозяева на втором.

— Ты мог бы сказать им, что мне стоит труда уснуть, когда я просыпаюсь ночью от их бесцеремонности.

— Мы же в гостях, Шила.

— Я поняла. Ты ничего ради меня сделать не можешь.

— Ну что ты хочешь, чтобы я сейчас пошел в их спальню и начал разбираться, кто скрипит в ночи?

— Я ничего уже не хочу. Ничего, понимаешь?

В итоге я тоже не спал. Я лежал, уткнувшись в потолок глазами.

— Человек человеку — эгоист. За что мне такое наказание. Все люди как люди, счастливы даже. Что ты молчишь?

— Шила, а помнишь, как ты делала мне массаж своими щеками?

— Ты идиот, что ли?

— Да, я до сих пор в тебя влюблен. Ты, кстати, тоже иногда смеешься по ночам громко, — пытался я поднять ей настроение.

— Тебе показалось, я так плачу.