Книга Сеть Алисы, страница 16 – Кейт Куинн

Не знаю, сколько длился переезд через Ла-Манш. Когда блюешь, время тянется бесконечно.

— Не закрывайте глаза. — За моей спиной послышался шотландский выговор Финна Килгора. Я стояла на палубе, мертвой хваткой вцепившись в леер. — Мутит еще сильнее, если не видишь, с какой стороны набегают волны.

Я зажмурилась крепче.

— Не произносите это слово.

— Какое?

— Волны.

— Просто смотрите на горизонт…

— Слишком поздно, — простонала я, перегибаясь через леер.

В желудке уже ничего не осталось, но все равно он вывернулся наизнанку. Краем глаза я видела, как два француза в щегольских костюмах гадливо сморщились и отошли подальше. Порыв ветра сорвал мою зеленую шляпу с дурацкой вуалеткой, Финн попытался ее поймать, но она улетела за борт.

— Пускай… — выдохнула я, сдерживая рвотные позывы. — Терпеть ее не могла…

Килгор усмехнулся и отвел с моего лица разметавшиеся пряди, когда я вновь перегнулась через леер. Сначала я жутко конфузилась извергаться при нем, но теперь стесняться уже не осталось сил.

— Для американки у вас слишком нежный желудок, — заметил Финн. — Я-то думал, хот-доги и черный кофе закаляют американцев.

Я распрямилась. Полагаю, выглядела я как просроченный зеленый горошек в банке.

— Пожалуйста, не поминайте хот-доги.

— Как вам угодно. — Финн выпустил мои пряди.

Эва сочла мою хворь невероятно забавной, и я, боясь ее убить, ушла на корму. Потом ко мне присоединился Килгор. Видимо, ему надоели ее брань и табачный дым, хотя вряд ли это было противнее моей бесконечной рвоты.

Опершись локтями о леер, он разглядывал приземистую палубную надстройку.

— Мисс, куда мы направимся по прибытии в Гавр?

— Эва сказала, ее знакомая обитает в Рубе. Наверное, перед Лиможем туда и заглянем. Хотя мне кажется… — Я осеклась.

— Кажется — что?

— Может, сначала в Руан?

Я себя одернула, ибо получился вопрос. Однако мне не требовалось ничье разрешение, поскольку это был мой поход. Пожалуй, слово «поход» слишком выспренное, но как еще выразиться — моя миссия? Одержимость? В любом случае, все осуществлялось на мои деньги, так что главной была я. Похоже, Эва и Финн приняли это как должное, что мне весьма нравилось, ибо последнее время я себя ощущала говешкой в проруби.

— Поедем в Руан, — твердо сказала я. — После войны там обосновалась моя тетушка. Розина мать. В письмах она не особо откровенничала, но, конечно, поговорит со мной, если я объявлюсь на ее пороге.

Вспомнилась теткина сумка, битком набитая пилюлями от всевозможных смертельных болезней. Нет уж, я схвачу тетку за тощие плечи и буду трясти, пока она не отхаркнет ответы на мучившие меня вопросы. Почему в сорок третьем Роза ушла из дома? Что случилось с твоей дочерью?

И тут вдруг я увидела восьмилетнюю Розу — конопатая худышка скакала по палубе вдоль леерного ограждения. Девчушка мне улыбнулась, и я поняла, что это вовсе не Роза. Она даже не светленькая, а шатенка. Потом малышка побежала к матери на носу парома, а воображение все убеждало меня, что я вижу Розины белобрысые косички, подпрыгивающие на худенькой спине.

— В Руан, — повторила я. — Переночуем в Гавре, а утром двинемся в путь. Хотя могли быть там уже сегодня вечером, если б поехали поездом…

Эва наотрез отказалась передвигаться на чем-нибудь, кроме машины, и мне пришлось выложить кругленькую сумму за портовый кран, погрузивший «лагонду» на паром. Мы выглядели британскими аристократами, собравшимися на автомобильную прогулку по континенту, где будут пикники с шампанским. На деньги за перевозку машины (из-за которой пришлось сесть на медленный паром до Гавра, а не быстрый до Булони) я бы смогла переправить шесть человек во Францию и обратно.

— Неужели эта карга не могла встряхнуться и вытерпеть поезд? — проворчала я.

— Вот уж чего не знаю, — ответил Финн.

Я посмотрела на свою непредсказуемую союзницу на другом конце палубы. Всю дорогу она молчала либо ругалась, а в Фолкстоне отказалась выходить из машины, и мы вдвоем с Финном отправились за билетами на паром. Вернувшись, мы обнаружили, что Эва исчезла, и потом, поколесив по улицам, нашли ее на Морском бульваре, где она хмуро разглядывала ветхое здание под номером восемь.

— Все думаю, что стало с тем худеньким англичанином, которого отчислили с курсов, — ни к селу ни к городу проговорила Эва. — Попал в окопы, где его разорвало на куски? Повезло дураку.

— С каких еще курсов? — спросила я раздраженно, но она только хрипло рассмеялась:

— На паром-то не опоздаем?

А вот теперь она, простоволосая, в потрепанном пальто, сидела в углу, одну за другой смоля сигареты, и почему-то выглядела очень уязвимой.

— Мой брат тоже всегда садился в угол, — сказала я. — По крайней мере, после возвращения с фронта. Однажды, пьяный, он сказал, что теперь ему беспокойно, если он не видит все возможные линии огня. — К горлу подступил комок, когда я вспомнила широкоскулое лицо брата, некогда красивое, а позже отечное от пьянства, с застывшей улыбкой и пустыми глазами.

— Это характерно для многих фронтовиков, — безучастно сказал Финн.

— Знаю. — Я сглотнула комок в горле. — Подмечала это не только за братом, но и за солдатами, приходившими в кофейню, где я работала. — Я поймала удивленный взгляд Финна. — Что, думали, богатенькая американка в жизни не ударила палец о палец?

Ясное дело, именно так он и думал.

— Отец считал, что его дети должны знать цену деньгам. С четырнадцати лет я работала в его конторе. — В юридической фирме, специализировавшейся по международному праву, телефонные разговоры на французском и немецком велись не реже, чем на английском. Сначала я поливала цветы и варила кофе, но вскоре уже разбирала бумаги, сортировала отцовские записи и даже вела бухгалтерию, когда выяснилось, что я это делаю быстрее и аккуратнее его секретарши. — А потом поступила в Беннингтон, где не было матери с ее запретами, — улыбаясь, продолжила я, — и устроилась на работу в кофейню. Там-то я и встречала солдат.

Финн как будто удивился:

— Зачем работать, если в том нет нужды?

— Мне нравится быть полезной. И не слыть белоручкой-неженкой. А в кафе видишь разных людей и сочиняешь им истории. Вон тот — немецкий шпион, а вон та — актриса, готовится к прослушиванию на Бродвее. Кроме того, я дружу с числами — в уме подсчитаю сдачу, могу работать за кассой. В колледже математика — мой главный предмет.

Мать нахмурилась, узнав, что буду изучать алгебру и дифференциальное исчисление: «Я знаю, тебе это по душе, ma chere, — не представляю, как я разберусь со своей чековой книжкой, когда ты уедешь в Вермонт! — только не вздумай щеголять математическими способностями на свиданиях. А то еще начнешь наперегонки с официантом складывать в уме все цены в меню. Парни этого не любят».