Книга Узют-каны, страница 99 – Михаил Стрельцов

Молчун думал. Почему он не всегда может передать словами всё, что понимает? Почему между мыслью и словом возникает промежуток? Откроешь рот, и опоздал, или за тебя сказали, или твои слова не ко времени.

– Я верю в то, что вижу своими глазами и в то, что постигаю путём размышлений, – медленно ответил он. – Пытаюсь понять, взвесить, чтобы знать, как действовать дальше. Если мы столкнулись с мистикой, то это надо признать, пока не найдём другого объяснения.

– Допустим. Но сваливать проблемы на потусторонних, не слишком ли? Тогда уж лучше погрузиться в безделье и ждать, когда они за тебя решат. Может быть, ты верующий? Так признайся! Сейчас это модно. Все ударились в религию. Ты из чьейных будешь? Православный или кришнаит?

– Мне плевать, – отрезал Молчун, – есть бог или нет. Я просто хочу узнать, что с нами здесь происходит и что может произойти ещё.

– Без чудес не обошлось, – согласилась Маруся.

– Не верю я в чудеса! Это удел фантастов и бездельников, – продолжал спорить Балагур. – У иллюзионистов и то всегда второе дно под рукой.

– Знаешь, во что я верю? – Молчун встал и, растопырив руки, словно собирался обнять весь мир, заявил. – Ты сам говорил, что человеческий мозг выделяет какую-то энергию. Энергия мысли! Я верю, что наши мысли живут, наши поступки – поступки навсегда. Есть воздух, леса и реки, облака и солнце. И есть над или под, а может и меж ними пара небесных тел. Туда уходит энергия желаний и мыслей, порок и бессилие. А мы принимаем за везение и неудачу наши же злые и добрые дела.

– Будет каждому по делам его. Это мы уже слышали, и не раз. И даже читали на воротах концлагерей. По-твоему, если Христа распяли, евреи вечно будут маяться?

– Ты только представь, Борис! Силы добра и зла, вечные соперники, борются за каждого из нас. Я не знаю, кто посылает испытания, но они для чего-то нужны. Иначе нет смысла в существовании.

– Заканчивай, – поаплодировал Борис. – Наше испытание в себя пришло.

Командир, немного подремавший, завозился и повернул орошённое потом лицо:

– Не спите ещё? Может, развяжете, а? Ну поиграли в пленныхраненых и хватит? Между прочим, ремень прямо на рану давит. Больно. Развяжите?

– Не понимаешь, значит, Боря, моё мироощущение? Признаться, и сам до конца не всё понимаю.

– Начитался газетной ерунды. Знаю, как всё это стряпается. Тираж нужен. Спрос. И находятся предсказатели и миссии всякие. У каждого своя теория.

– Как тебе объяснить? Попы – они, конечно, надумали многое. У шорцев три божества. У нас святая троица. И тут же бог – един. И прочая себе противоречащая мура. Я человек простой, в таких делах не сведущ. Но чувствую сердцем – неспроста всё. Должна быть цель у человеческой жизни. А что крупнее цели, чем путь к богу?

– Полностью согласен. Развяжите? Пожалуйста. Никуда не убегу.

– Как хочешь, понимай, – не слушая Ивана, рассуждал Молчун. – Словно подсказывают мне в последнее время, как поступать правильно. Этого бугая ловко обложили, с бандой расправились. Когда радиста нашли, ну не лежала у меня душа к нему подходить. А Толя подошёл. Когда же он сам куролесить начал, пришло знание, что рубить его надо.

– Скоты! Оглохли! Развяжите меня!

– Чего разорался? Попался, так лежи и сопи в обе дырочки, – насупился Молчун.

– На минутку! Всего на минутку! Плохо мне.

– Может, с ним и вправду что случилось? – сжалилась Маруся.

– Ладно, – Иван перевёл дыхание и уставился мутными глазами на мучителей. – Не хотите. Тогда сами. Там, в кармане, – кивнул подбородком, – ампулы, шприцы… – Кольни, браток, ну? – упрашивал Бортовский. – А лучше я сам. Развяжи, хорошо?

– Как же тебя угораздило, Иван Николаевич? – вздохнул Балагур. – А мы и не подозревали. Что теперь с ним делать? Развяжем? Пусть травится?

– Наркоманам верить нельзя, – Молчун обшарил трясущегося Командира, вынул из нагрудного кармана упаковку со шприцами и почти пустую коробку с ампулами. – Ну, денёк!

Одно хлеще другого! Удивил ты меня, Иван Николаевич.

– Коли же, чёрт! В кулак! Развязывать не надо! В кулак и всё!

– Не буду, – Молчун зевнул. – Спать охота.

– Ах ты, гнида болотная! Корреспондент, ты хоть!

– Кончай над человеком издеваться, – посоветовала Маруся. – Всю ночь спать не даст. Орать будет.

– Я его лечу, – подмигнул Молчун, – от вранья. Может, Иван Николаевич про академика рассказать захочет?

– Это жестоко, Геннадий. Напоминает пытку.

Но Молчун уже никого не слышал, он отломил у ампулы горлышко, нацепил иголку и всосал жидкость в шприц. Потом поднял иголкой вверх над костром, слегка нажал, выпустив струйку. Командир застонал.

– Будем говорить? Или в огонь к едрене фене?

Бортовский яростно забился. Сквозь боль и пелену он понимал, что вернулись старые добрые времена, когда он стал зависим от Отто, а тот опять открыл своё лицо и начал издеваться.

«Скажи им. Всё равно они все покойники», – требовал и успокаивал он.

– Что везли на вертолёте? – в упор спросил Молчун.

– Вмажешь в кулак, потом скажу.

– Как хочешь, – Молчун вновь поднёс шприц к пламени костра.

– Стой, придурок! Изобрёл он чего-то там!

– Конкретно?

– Блин, нафиг, засранцы! – Бортовский кусал губы, выплёвывая пену. – Экран защитный. Вставляешь капсулу в ракетоноситель, и по тому месту, где был нанесён удар на поражение.

Эта ерундовина все бактерии обезвреживать должна была, в себя всасывала.

– А потом? Как от неё избавляться?

– На совок и в мусоропровод! – захохотал Иван.

– Куда везли изобретение? Как оно называется? – подсел Балагур.

– Ребята, прекратите, – вмешалась Маруся.

– Потерпит. Он нас как телят использовал, теперь я с ним потолкую, – отрезал Молчун.

– ПБО-41, – тяжело дыша сипел Бортовский. – Противобактериологическое оружие. Только оно ещё и рентген впитывало, и инфракрасное, и ударную волну держало. На полигон везли. Насчёт ядерного проверить.

Балагур присвистнул:

– Так наш Пантелеев покруче Эйнштейна? Жаль, Нобелевскую не получит. Как это ему удалось?

– Не знаю. Вмажьте меня, а? Не могу больше.

– А чего ж тогда так везли, без охраны? – осведомился Молчун, подсаживаясь сзади со шприцом наизготовку. – Марусь, посвети!

– По-тихому хотели. Чтобы утечки не было. Информации. Дружба-торговля у нас теперь… с предполагаемым противником. А ну как спросят: что это у вас за сосредоточение военизированной техники в глухомани? Секретный объект? Секретов быть не может… Долго ещё?

– Терпи казак, атаманом будешь. Много везли?