Книга Тьма сгущается, страница 120 – Гарри Тертлдав

– Пошевеливайтесь! – прикрикнул сержант Пезаро вновь. – Пошевеливайтесь, а то хуже будет! Здесь вам не Эофорвик какой-нибудь! В здешних краях вы своим враньем никого с толку не собьете!

Эводио снова перевел его слова на старокаунианский. Язык империи в здешних краях сохранился в неприкосновенности.

Как почти каждый альгарвеец – как почти каждый житель Западного Дерлавая, – Бембо учил старокаунианский в школе. И, как большинство, забыл все изученное, едва вышел за школьный порог. Эводио был исключением: здоровенный, почти под стать Орасте, жандарм владел древним наречием.

Один из кауниан промолвил что-то на своем языке, и Эводио перевел:

– Он спрашивает, почему вы зовете ложью эти слова. Всем известно, что это правда. И вам известно, говорит он.

– А мне плевать, что он там говорит! – прорычал Пезаро. – Всякий, кто вздумает бунтовать из-за дурацкого вранья, поплатится за это, клянусь силами горними, будь он хоть каунианин, хоть фортвежец!

Об уличных бунтах в Эофорвике в Громхеорт доходили только слухи. Вроде бы части каунианских пленников удалось освободиться – или их освободили ункерлантские диверсанты, тут слухи расходились – из трудовых лагерей, обустроенных альгарвейцами на западном фротне. И пленники утверждали, будто завоевателям не труд их нужен, а жизненная сила, что массы кауниан приносят в жертву чародеи, чтобы кровавой волшбой сокрушить войско конунга Свеммеля.

Бембо был почти уверен, что все это правда, но обыкновенно старался упрямо не думать об этом.

– Даже фортвежцы вскипели, узнав, что у нас на западе творится, – шепнул он очень тихо на ухо Орасте.

– Ну так пара олухов всегда найдется, – отозвался тот, пожав плечами с великолепным альгарвейским безразличием. – Эофорвик мы приструнили, вот что главное. – Нет, сомнений он не испытывал. Напарник Бембо ткнул пальцем вперед: – Почти пришли.

Вагонное депо и становой вокзал Громхеорта – огромное серое каменное здание близ резидении графа – изрядно пострадали в боях за город, а до ремонта у новых властей руки еще не дошли: караваны ходят, жилы не рвутся, а остальное до победы подождет.

– Ну, прибавили шагу! – скомандовал Пезаро.

Эводио перевел ради кауниан – хотя слово «ради» было в данном случае обманчиво.

На вокзале было сыро, мрачно и темно – лампы не горели. Каблуки Бембо стучали по мраморному полу, и между стенами гуляло эхо. Крыша протекала. Пару дней назад прошел дождь – снег в Громхеорте видели нечасто, – и на полу остались лужи. Ледяная капель затекла Бембо за шиворот. Жандарм, крепко выругавшись, вытер шею ладонью.

Подошел парень из полевой жандармерии с блокнотом на планшетке.

– И сколько вы чучельных детей нам приволокли? – осведомился он.

– Пятьдесят, – ответил сержант. – Какую квоту нам установили, столько и получите.

Он выпятил грудь, но впечатляющее брюхо сержанта все равно выпирало больше.

– Хорошо, – промолвил парень с планшеткой, не слишком впечатлившись. Он пометил что-то в блокноте. – Пятьдесят, значит? Гоните на двенадцатую платформу и загружайте в вагон. На двенадцатую, не перепутайте!

– Не глухой! – с достоинством огрызнулся Пезаро.

Если бы к нему подобным образом обратился другой жандарм, сержант из него душу бы вытряс, но с солдатами шутки плохи, а поскольку парня из полевой жандармерии Пезаро не мог обматерить, то выместить злость ему пришлось на безответных каунианах под стражей:

– Пошли, недоноски вшивые! Пошевеливайтесь! Двенадцатая платформа, вам сказано!

– Любит пошуметь наш толстяк, а? – вполголоса заметил Орасте.

– Ты только заметил? – отозвался Бембо и, когда его напарник хохотнул про себя, добавил снисходительно: – Ну кто ж не любит?

Сам он обожал звуки собственного голоса и мог по пальцам пересчитать знакомых альгарвейцев, о ком нельзя было сказать того же. Фортвежцы и кауниане, с которыми жандарм сталкивался в Громхеорте, казались менее склонными к показухе. Порою Бембо просто считал их скучными занудами, но обыкновенно пугался: а вот что они скрывают?!

На открытой студеному западному ветру двенадцатой платформе скрывать было нечего. Когда-то платформу прикрывала деревянная крыша, но остались от нее только обгорелые столбы.

У края платформы в локте над питавшей их становой жилой висели вагоны станового каравана.

– И куда мы запихнем эту толпу чучелок? – поинтересовался Бембо, растерянно глядя на вагон. – Места же не хватит!

По его убеждению, в вагонах не хватило бы места на половину – на треть – той массы кауниан, что уже в них сидела.

– Утрамбуем как-нибудь, – ответил Орасте. – Сила есть – ума найдется. – Он нехорошо хихикнул. – Заодно баб можно будет полапать.

Тот каунианин, что понимал по-альгарвейски, обернулся к нему:

– Я уже не ожидал от вас сострадания. Но хоть каплю достоинства вы могли бы нам оставить?

– Вы, кауниане, годы и годы и годы топтали гордую шею Альгарве, и тогда от вас что-то не было слышно о сострадании и достоинстве, – отозвался Орасте и хихикнул снова. – Вот теперь гните шеи сами. Посмотрим, как вам понравится.

Охранники отворили двери несколких вагонов и попытались загнать туда новую партию пленников. Толкотни и рукоприкладства было изрядно. Толкать кауниан по понятной причине удобнее было в седалище. Орасте наслаждался. Бембо ограничился тем, что бил кулаком между лопатками, хотя и сам не мог бы сказать – почему.

Последние кауниане еще не протолкались в теплушки, а рабочие-фортвежцы под руководством альгарвейского бригадира принялись заколачивать окна фанерой, так что оставались лишь узкие щели для воздуха.

– Это еще с какого рожна? – изумился Бембо.

Наконец работа была закончена. Стражники задвинули двери теплушек и заперли снаружи. Изнутри все еще слышались стоны и плач кауниан, пытавшихся найти друг у друга недоступного, на взгляд жандарма, утешения.

Орасте помахал вслед теплушкам, хотя через фанеру никто не мог его увидеть.

– Покедова! – гаркнул он. – Думаете, сейчас вам паршиво – посмотрите, что дальше будет! Счастливого пути в Ункерлант!

Он гулко заржал, запрокинув голову. Пара фортвежских плотников, должно быть, понимала альгарвейский – они тоже засмеялись. Зато сержант Пезаро оборвал шутника зверским рыком:

– Заткнись, чтоб тебя разорвало! Никому не надо, чтобы по дороге с эшелоном неприятности случились. Не будоражь чучелок.

– А он прав, – заметил Бембо, который, как обычно в конвое, мечтал оказаться где-нибудь в другом месте.

Сержанту Орасте кивнул, а на Бембо покосился недобрым взглядом.

Как только плотники приколотили последнюю фанерку, состав беззвучно тронулся. Какое-то мгновение Бембо провожал его взглядом, но вдруг у жандарма отвисла челюсть.