Книга Тьма сгущается, страница 147 – Гарри Тертлдав

Толстуха покачала головой. По могучей ее груди пробежала волна: зрелище весьма непривлекательное. Бембо вздохнул и уже на другом наречии задал тот же вопрос, запнувшись от непонятного стеснения:

– Кауниански говорить?

– Да, немного умею, – ответила фортвежка – языком она владела чуть лучше Бембо, то есть прескверно. – Живешь рядом с эти плохие люди, научишься.

Бембо пытался одновременно понять, что она лопочет, и восстановить в памяти уроки, позабытые в тот самый час, как школьные учителя перестали охаживать будущего жандарма розгами по спине.

– Ты хотеть сказать мне что? – осведомился он, бросив попытки как-то следовать правилам грамматики: поймут кое-как, и ладно.

Женщина и впрямь поняла.

– Колдун, холера, надул меня на недельную зарплату, – выпалила она, ткнув пальцем в сторону доходного дома. – Я подносчица. Я небогатая. Не буду богатая никогда. Не могу отдать проклятый колдун свои деньги!

– Что она там болбочет? – переспросил Орасте, который то ли никогда не учил старокаунианский, то ли забыл все до последнего слова.

Бембо объяснил. Тощая физиономия Орасте вытянулась еще больше.

– Чародей? Ну да, самый шик жандармской службы: пытаться арестовать чародея! Если шлюхин сын хоть глянет на тебя косо, придется его спалить, потому что иначе тебя самого перекосит до конца дней.

– Знаю-знаю, не напоминай. – Бембо обернулся к фортвежке: – Колдун делать что был?

– Что он сделал? – Неохватный бюст колыхнулся снова. В темных глазах толстухи вспыхнул боевой огонь. – Надул меня, говорю же! Не слышали, что ли?

В Трикарико жандармская служба тоже бывала тяжела – дураков в любой державе хватает, – но Бембо пребывал в убеждении, что все олухи именно к нем липнут.

– Ты, – он ткнул пальцем в лицо фортвежке, – вести нас к он!

Они зашли в доходный дом: более древний и тесный, чем подобные ему в Альгарве. На лестнице несло мочой и прогорклым оливковым маслом. Бембо поморщился. Фортвежка запаха словно не заметила – следовало думать, что воняло здесь еще до того, как альгарвейцы оккупировали Громхеорт.

На третьем этаже толстуха указала на самую дальнюю от лестницы дверь.

– Там! – возгласила она. – Он там живет!

– Вышибем? – предложил Орасте.

– Пока нет, – ответил Бембо. – Покуда мы только эту бабу выслушали. Откуда нам знать – может, тот колдун в своем праве. Может, он и вовсе никакой не чародей. Силы горние, да может, он ее в первый раз видит!

Толстуха продолжала буравить его нетерпеливым, непонимающим взглядом. Жандарм выругался вполголоса и шагнул к двери.

– Прикрой меня! – скомандовал он Орасте.

– Ага, – отозвался напарник, поднимая жезл. – На случай, если парень все же окажется чародеем.

Бембо пришла в голову та же мысль. Поэтому в дверь он постучал с особой осторожностью – так, чтобы стук прозвучал твердо, но не повелительно. Жезла он из-за пояса не вытаскивал, но руку держал рядом. И когда за дверью послышались шаги, он не знал, что испытывать – облегчение или страх.

Лязгнул засов, и дверь отворилась. Фортвежец, что уставился на Бембо через порог и толстые стекла очков, мог, конечно, оказаться чародеем… или безработным счетоводом. При виде толстухи за спинами жандармов лицо его преисполнилось тревоги. Он пробормотал себе под нос что-то по-фортвежски. Прозвучало это как «следовало догадаться».

– По-альгарвейски разумеешь? – рявкнул на него Бембо.

– В некотором роде, – ответил фортвежец к его облегчению. – Мне следовало знать, что Эанфлида позовет жандармов.

Он бросил что-то на своем наречии поверх макушки жандарма. Что ответила толстуха, Бембо не понял, но похоже было, что этим ругательствам ему только предстояло научиться.

– Ты накладывал на нее чары? – спросил жандарм, указывая на женщину.

– Ну да, – ответил фортвежец.

– Что он там говорит? – поинтересовалась толстуха Эанфлида по-кауниански.

Замотанный Бембо попытался пересказать, но вмешался чародей: он тоже владел старинным наречием.

– Спроси его, что это были за чары? – посоветовал Орасте – по-альгарвейски, само собой.

Бембо опять попытался перевести.

– Она хотела сбросить вес, – объяснил по-кауниански волшебник. – Я наложил на нее чары, снимающие аппетит. Пришлось быть осторожным: переборщишь, и она уморит себя голодом. Потеря невелика, – добавил он, – но слухи пойдут нехорошие…

Эанфлида заверещала так, что из соседних квартир повысовывались соседи.

– Ты меня надул, курвин ты сын! – провизжала она. – Ты посмотри на меня!

Посмотреть было на что.

– Прежде ты была еще толще, – спокойно ответил очкарик.

– Врешь! – гаркнула фортвежка.

Орасте подтолкнул напарника локтем.

– Ладно, умник, что они там болтают? – спросил он и, когда Бембо перевел, хмыкнул: – Я так примерно и подумал. Что с ними делать?

– Обоих растрясти, – ответил Бембо.

Жандарм повернулся к третьеразрядному – а то и вовсе лишенному диплома – чародею: с ним разговаривать было проще.

– Передай этому окороку на ножках, что мы вас обоих сейчас потащим к военному коменданту и посмотрим, что от вас останется после того, как он с вами разберется.

Очкарик с несчастным видом перевел его тираду на фортвежский. Толстуха воззрилась на жандармов с еще большим ужасом. Может, подумал Бембо, у нее кауниане затесались среди предков и она боится, что правда вылезет наружу? С виду не похоже, но, с другой стороны – по виду и не скажешь.

– Э… а это так уж необходимо? – поинтересовался фортвежец. Бембо промолчал. – Может, мы сможем некоторым образом… договориться?

– А какие будут предложения? – отозвался жандарм.

Когда они с Орасте выходили из парадного, в потяжелевших поясных кошелях у обоих приятно позвякивало. А если чародей-надомник и его неудачливая клиентка окажутся недовольны методами работы альгарвейской жандармерии, Бембо на это было глубоко наплевать. В конце концов, он на этом неплохо заработал.

Пристроив топор на плече, Гаривальд шагал черед заснеженное поле в сторону леса за зоссенской околицей. Очень скоро снег начнет таять. Потом промерзшая земля превратится в кисель, а еще поздней – высохнет, и можно будет начать пахоту и весенний сев. Ну а покуда печь приходилось топить.

Смотрел он не под ноги, а в сторону огорода старосты. Там лежал приписанный к деревне Зоссен хрустальный шар. Гаривальд сам помогал старосте Ваддо закапывать колдовской инструмент. Если об этом прознают альгарвейские оккупанты, Гаривальда самого закопают. И перепрятать проклятый шар было никак невозможно, потому что выкапывать его пришлось бы тайком – а как? Только и оставалось, что попусту себя изводить.