Книга Все, что мы хотели, страница 38 – Эмили Гиффин

– Не знаю, – ответила я и высморкалась. – Я просто хочу, чтобы это закончилось.

– Я понимаю, зайка. – Он сочувственно кивнул, как будто мы только что заключили взаимовыгодное соглашение, хотя моя точка зрения на этот счёт была совсем иной.

Какое-то время мы молча сидели в обнимку, и я чувствовала: он хочет сказать что-то ещё, но не знает как. Поэтому я сама спросила:

– Больше ничего не хочешь сказать, пап?

– Вообще-то хочу, – пробормотал он. – По поводу… твоей матери…

– А что с ней случилось?

– Да нет, ничего. – Судя по всему, ему было неловко об этом говорить. – Просто мне кажется, отпустить тебя к ней на лето – не такая уж плохая идея. Ты уже взрослая, и я доверяю твоим решениям. В конце концов, она – твоя мать.

– Спасибо, пап, – сказала я. – Я поеду. Я соскучилась по ней.

Лицо папы свело болью, и я поняла – я сказала что-то не то. Но ведь это была правда. Я скучала по маме. Может, даже не по ней самой, но по мысли о том, каково это, когда у тебя есть мама. Особенно сейчас, когда папиной любви недостаточно.

Утром я встала рано, чтобы принять душ и вымыть голову. Волосы у меня густые и кудрявые, так что приходится долго их сушить. За это время я успела извести себя мыслями, что надеть. Все мои вещи казались слишком парадными, слишком целомудренными или слишком повседневными. Конечно, я посоветовалась с Грейс, хотя мы только вчера вечером проболтали больше часа, обсуждая эту ситуацию. Всё это сильно её расстраивало – не так, как папу, но всё-таки сильно.

По поводу одежды она сказала мне:

– Не перестарайся. Будь проще.

Я согласилась, мы ещё немного пообсуждали эту тему и в конце концов выбрали белые джинсы в обтяжку, рваные на коленках, и шёлковую голубую майку, которую я нашла в винтажном магазине. Грейс в четвёртый раз пожелала мне удачи, я положила трубку и нанесла очень лёгкий макияж. Я могла вообще не краситься, потому что папа терпеть не может косметики, но я не сомневалась – сейчас ему точно не до того, потому что он по уши занят уборкой. Наш дом всегда ужасно чистый, но сегодня папа совсем спятил. Его ОКР разыгралось не на шутку – он подметал, протирал и пылесосил все доступные поверхности.

Потом он заявил, что ему нужно сбегать по делам, и вернулся с сумкой, полной всевозможной выпечки. Он разложил её на блюде, а потом стал перекладывать на поднос для гриля.

– На блюде смотрелось лучше, – сказала я, оторвавшись от последнего номера журнала «Инстайл» и делая вид, что абсолютно спокойна.

Он кивнул и с несчастным видом принялся перекладывать выпечку обратно, потом поставил блюдо на чайный столик. По краям натыкал салфеток, сложенных веером. Я посчитала это знаком, что он собирается вести себя приветливо. По меньшей мере миссис Браунинг не вызывала у него отвращения. Папа никогда бы не стал стараться ради тех, кого ненавидит.

Ровно в одиннадцать часов в дверь позвонили. Глубоко вздохнув, папа медленно побрёл к входной двери, а я, оставшись сидеть на диване, ещё раз провела пальцами по волосам, смазанным муссом. Желудок крутило. Я не видела, но слышала, как папа открыл дверь и поздоровался, представился Финчу, пригласил их войти. Я несколько раз глубоко вдохнула, и все трое вошли вереницей. Впереди шла миссис Браунинг, следом Финч, в конце папа. Это было так же странно, как увидеть учителя в продуктовом магазине или ещё где-нибудь вне школы.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал папа, указывая на диван, где сидела я, и два кресла. Судя по его виду, он нервничал так же сильно, как я, но по крайней мере злился меньше, чем я ожидала.

Миссис Браунинг села на диван, Финч – в кресло напротив, оба поздоровались. Я подняла на неё глаза, не смея смотреть на Финча. Она показалась мне ещё красивее и гламурнее, чем тогда на корте, хотя её наряд был повседневным: белоснежная блузка с широкими манжетами, джинсы скинни и золотистые туфли на плоской подошве. Украшения – тоже очень крутые и тщательно подобранные; тонкие элементы сочетались с объёмными, золото – с серебром или, скорее, платиной. Всё в ней было шикарным, но казалось, не стоило ей ни малейших усилий. Как будто она уже проснулась такая красивая.

– Лила, это миссис Браунинг, – сказал папа. – С Финчем ты знакома.

– Да. Здравствуйте. Привет. – Я не могла смотреть им в глаза.

– Хотите круассан? – спросил папа, взглянув на миссис Браунинг, потом на Финча. Я впервые услышала от него это слово, и в его устах оно показалось мне странным. Слишком французским, что ли.

Финч взглянул на блюдо так, будто хотел круассан, но покачал головой и сказал: нет, спасибо. Миссис Браунинг тоже отказалась, явно сочтя выпечку слишком нелепой бутафорией.

– Может, кофе? – предложил папа, хотя с этого должен был бы начать. – Или воды?

– У меня с собой, спасибо, – сказала миссис Браунинг, вынув из сумочки бутылку «Эвиан».

– Финч? Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо, – ответил Финч.

Я сидела молча, всей душой желая умереть, и наконец миссис Браунинг заявила, что Финч хочет со мной поговорить.

Я кивнула, не сводя глаз с широкого золотого браслета, скользившего вверх-вниз по её руке, когда она заправляла за ухо прядь блестящих светлых волос.

– Да, – сказал Финч, а потом произнёс моё имя. Я впервые посмотрела на него.

– Мне очень жаль, что я так поступил, – начал он. – Я был пьян – не то чтобы это оправдание. Это был глупый, подлый и просто отвратительный поступок. Прости меня.

– Всё нормально, – пробормотала я, но папа, перебив меня, громко заявил, что, вообще-то, это ненормально.

– Папа! – прошипела я. – Прекрати!

– Нет, – сказал Финч, – он прав. Это ненормально.

– Да, – вмешалась миссис Браунинг. – И я совсем не так воспитывала Финча.

– А как? – спросил папа, сумев проявить скорее интерес, чем желание напасть.

– Я не хотела, чтобы он стал невоспитанным. Злым. Нечувствительным. – Голос миссис Браунинг дрожал, как будто она вот-вот расплачется. Но она показалась мне непохожей на плаксу; мне пришло на ум папино выражение «крепкий орешек».

Мы с Финчем переглянулись. Он повернулся к папе и спросил:

– Мистер Вольп, вы не против, если я поговорю с Лилой наедине?

Папа не сразу нашёл слова, затем произнёс моё имя так, словно спрашивал моего разрешения. Опустив глаза, я кивнула.

– Хорошо, – сказал папа, – мы с Ниной выйдем ненадолго. – Они оба поднялись, и миссис Браунинг прошла за ним на кухню, а оттуда во двор.

Когда дверь за ними закрылась, я подняла подбородок и посмотрела на Финча. Он поднял на меня печальные голубые глаза. Когда он моргнул, я увидела, как изогнуты его длинные светлые ресницы. У меня сжалось сердце. Он шёпотом позвал меня по имени, словно задал вопрос.