Книга Дочь любимой женщины, страница 71 – Денис Драгунский

Захлопнула за собой входную дверь.

Да, подумал Виктор Петрович, вставая с дивана. Если в книжке напишешь, что вот именно он, именно этот человек вдруг-внезапно и совершенно случайно подвез Алю на машине и она в него по своему обыкновению тут же втрескалась… да, если такое напишешь в книжке, то все закричат: «Ах, как это надуманно! как притянуто! как искусственно! какой старомодный роман!» Но то-то и оно, что в жизни всё гораздо смешнее, чем в старомодных романах.

«В конце концов, – думал Виктор Петрович, – это я сам виноват. Ну, горло болит, ну, температура сорок. Сдох бы, что ли? Нет, конечно бы не сдох. Не позвонил бы Але, сидела бы она дома, и ничего бы не случилось. Но вот захотелось поиграть в верную заботливую женщину… Ах, да, – засмеялся Виктор Петрович. – Самая верная и заботливая женщина – это мама. А мама на даче. С каким-то другим дядей, хотя папа умер совсем недавно. То есть во всем виновата мама! Ах, мама всегда во всем виновата, боже, как это старо…»

Надо было залезть в семейный альбом. Найти для Лены фотографии ее молодого и прекрасного папаши.

Точнее, в один из альбомов. Маленький, пластиковый, в мягкой обложке, куда Виктор Петрович складывал всякие свидетельства своей, как он любил выражаться, беспокойной юности, она же тревожная молодость – хотя ничего особо тревожного, кроме бесконечных романов, в этой молодости не было.

Виктор Петрович подошел к книжным стеллажам. Вот полка с альбомами. Где же тот самый? Черт. Куда он делся? Ах, да! Вспомнил! Искомый альбом лежал в сейфе, а сейф был, естественно, в самом низу стеллажа, замаскированный деревянными дверцами. Виктор Петрович нагнулся, открыл дверцу, взялся за металлическую ручку, и вдруг у него все поехало перед глазами, и резко затошнило.

Он сел на пол.

Голова еще немного покружилась и перестала.

«Чистая психология!» – громко сказал он, сидя на полу и переводя дыхание.

Надо посмотреть и решить, показывать ли их Лене и что при этом говорить.

Да. Ключи от сейфа! А ключи от сейфа были на второй связке, которая висела в прихожей, в плоском деревянном ящике.

Виктор Петрович встал. Голова не кружилась совсем, и ему даже стыдно стало за такой, что ли, астено-невротический приступ. Напевая старинную песенку – там были слова «Ах, как кружится голова, как голова кружи́тся!» – он бодро прошел в прихожую, зажег свет и открыл шкафчик.

Там было пусто. Одна связка, расхожая, каждодневная – торчала, как и положено, в замке. А вторая, большая, где было еще несколько немаловажных ключей, – исчезла.

– Главное – не пороть горячку! – сам себе сказал Виктор Петрович.

7.

Виктор Петрович вспомнил, как они с Алей гуляли вокруг университета; оба жили недалеко; была суббота, часа четыре примерно. Он как раз выздоровел, и она пришла к нему, принесла четыре яблока в бумажном пакете и вытащила пройтись. Просто так. «Тебе надо дышать свежим воздухом!» – «Тогда поедем на дачу», – тут же сказал он. «Нет», – с неожиданно строгим лицом. Ему уже надоело спрашивать, почему же «нет», хотя неделю назад было два раза «да», а до этого три раза «нет», а еще раньше – снова «да». Он даже не на Алю обиделся, а на себя, что он считает ее согласия и отказы. Ладно, хватит! Нет – значит, нет. Пошли гулять.

Пошли.

Виктор Петрович – тогда еще Витя – взял с собой фотокамеру. У него был дорогой немецкий аппарат «Практика». Мама уговорила папу, чтоб он дал сыну денег. Чуть ли не триста рублей, даже для академика это были большие деньги.

– Дай-ка я тебя щелкну!

– На! – она засмеялась.

Раскинула руки, как будто сейчас кинется к нему и обнимет. Щелк! Еще раз – щелк!

Потом повернулась и быстро пошла вперед по аллее. Витя пошел следом.

В конце аллеи кто-то стоял, повернувшись в профиль, скрестив руки на груди. Аля поравнялась с ним и сказала:

– О! Привет! И ты здесь!

Худой, высокий, красивый парень. Видно, что моложе года на три.

Смешно, но Витя поначалу не понял, что этот парень ждет здесь Алю, что они договорились встретиться.

– Познакомьтесь! – сказала Аля.

Он протянул руку первый:

– Виктор.

Тот ответил хорошим рукопожатием – крепкая, сухая и теплая рука:

– Саша.

– Ну, то есть Витя, конечно! – тут же сказал Витя.

– Гнайфер, – незнакомец назвал свою фамилию. – Саша Гнайфер, – повторил даже с некоторым шиком, обкатывая языком звук аааа – Гна-а-а-айфер.

Он сразу вспомнил, что слышал эту фамилию. От папы и от мамы тоже. Гнайфер, Гнайфер, Гнайфер… он даже неприлично сморщил лоб.

– Сашина мама – известная певица. Сейчас педагог в Гнесинском. Нина Карловна Гнайфер, – сказала Аля.

«О как! – внутренне вздрогнул Витя. – Н-да. Бывает. Ниночка Гнайфер, одна из “дедушкиных сучек”, по папы-маминым словам. Кажется, последняя, после которой он вернулся в семью. Но, поскольку бабушка к тому времени уже умерла, вернулся в семью сына и невестки… О как. Вот это встреча!»

– Максимов, – скромно сказал Витя.

– О как! – засмеялся Саша.

– Страшно редкая фамилия, – сказал Витя. – У меня, я имею в виду.

Дальше пошли втроем.

– Здесь учишься? – спросил Саша, кивая на высотку МГУ.

– Вон там, – Витя показал на стеклянное здание первого гуманитарного корпуса. – А вы?

– Давай на «ты», ты чего выкаешь?

– Ну да, да. А ты?

– А я – нигде. Ибо незачем. Особенно в нашей юной прекрасной стране. Откосил от РККА и живу себе. Стараюсь ни в чем себе не отказывать.

– А деньги? – пожал плечами Витя.

– Деньги – прах! – сказал Саша. – А в крайнем случае наворуем!

Аля восхищенно засмеялась.

– Что ж… Тоже своего рода позиция, – покивал Витя и покосился на Сашу.

У Саши в руках была тросточка, но она ему была явно коротка, так что он ею играл, как стеком. Красивая старинная тросточка из темно-красного дерева, с бронзовым конусом на конце и сливочного цвета собачьей головой на рукоятке.

– Ого, – сказал Витя. – Старинная?

– А то!.. Памятник барско-дворянского быта прошлого столетия.

– Наследство?

– Откуда! – опять засмеялся Саша. – Мы не фон-бароны. Мы бедные трудовые немцы-колонисты… В антикварном купил.

– Дорого, небось?

– Не дороже твоей шикарной камеры! – вдруг зло сказал Саша.

– Щелкни нас! – сказала Аля и встала рядом с Сашей. Он положил руку ей на плечо.

Витя не хотел его фотографировать, но Аля сказала: «Щелкни нас!» – в этом была особая лихость и наглость – то, что она… Тем более что он уже понял, уверен был, что этот Саша не случайно здесь очутился.