Онлайн книга «Обломов»
— Что ваш-то? Со двора, что ли, ушел? — спросил дворник. — Дрыхнет, — мрачно сказал Захар. — Что так? — спросил кучер. — Рано бы, кажись, об эту пору… нездоров, видно? — Э, какое нездоров! Нарезался! — сказал Захар таким голосом, как будто и сам убежден был в этом. — Поверите ли? Один выпил полторы бутылки мадеры, два штофа квасу, да вон теперь и завалился. — Эк! — с завистью сказал кучер. — Что ж это он нынче так подгулял? — спросила одна из женщин. — Нет, Татьяна Ивановна, — отвечал Захар, бросив на нее свой односторонний взгляд, — не то что нынче: совсем никуда не годен стал — и говорить-то тошно! — Видно, как моя! — со вздохом заметила она. — А что, Татьяна Ивановна, поедет она сегодня куда-нибудь? — спросил кучер. — Мне бы вон тут недалечко сходить? — Куда ее унесет! — отвечала Татьяна. — Сидит с своим ненаглядным, да не налюбуются друг на друга. — Он к вам частенько, — сказал дворник, — надоел по ночам, проклятый: уж все выйдут, и все придут: он всегда последний, да еще ругается, зачем парадное крыльцо заперто… Стану я для него тут караулить крыльцо-то! — Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей! Она разрядится, точно пава, и ходит так важно, а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки носит, так срам посмотреть! Шеи по две недели не моет, а лицо мажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая! надела бы ты платок на голову да ушла бы в монастырь, на богомолье…» Все, кроме Захара, засмеялись. — Ай да Татьяна Ивановна, мимо не попадет! — говорили одобрительно голоса. — Да право! — продолжала Татьяна. — Как это господа пускают с собой этакую?.. — Куда это вы собрались? — спросил ее кто-то. — Что это за узел у вас? — Платье несу к портнихе, послала щеголиха-то моя: вишь, широко! А как станем с Дуняшей тушу-то стягивать, так руками после дня три делать ничего нельзя: все обломаешь! Ну, мне пора. Прощайте, пока. — Прощайте, прощайте! — сказали некоторые. — Прощайте, Татьяна Ивановна, — сказал кучер. — Приходите-ка вечерком. — Да не знаю как, может, приду, а то так… уж прощайте! — Ну, прощайте, — сказали все. — Прощайте… счастливо вам! — отвечала она уходя. — Прощайте, Татьяна Ивановна! — крикнул еще вслед кучер. — Прощайте! — звонко откликнулась она издали. Когда она ушла, Захар как будто ожидал своей очереди говорить. Он сел на чугунный столбик у ворот и начал болтать ногами, угрюмо и рассеянно поглядывая на проходящих и проезжающих. — Ну, как ваш-то сегодня, Захар Трофимыч? — спросил дворник. — Да как всегда: бесится с жиру, — сказал Захар, — а все за тебя, по твоей милости перенес я горя-то немало: все насчет квартиры-то! Бесится: больно не хочется съезжать… — Что я-то виноват? — сказал дворник. — По мне, живи себе хоть век, нешто я тут хозяин? Мне велят… Кабы я был хозяин, а то я не хозяин… — Что ж он, ругается, что ли? — спросил чей-то кучер. — Уж так ругается, что как только бог дает силу переносить! — Ну что ж? Это добрый барин, коли все ругается! — сказал один лакей, медленно, с скрипом открывая круглую табакерку, и руки всей компании, кроме Захаровых, потянулись за табаком. Началось всеобщее нюханье, чиханье и плеванье. — Коли ругается, так лучше, — продолжал тот, — чем пуще ругается, тем лучше: по крайности, не прибьет, коли ругается. А вот как я жил у одного: ты еще не знаешь — за что, а уж он, смотришь, за волосы держит тебя. Захар презрительно ожидал, пока этот кончил свою тираду, и, обратившись к кучеру, продолжал: — Так вот опозорить тебе человека ни за что ни про что, — говорил он, — это ему нипочем! — Неугодлив, видно? — спросил дворник. — И! — прохрипел Захар значительно, зажмурив глаза. — Так неугодлив, что беда! И то не так, и это не так, и ходить не умеешь, и подать-то не смыслишь, и ломаешь-то все, и не чистишь, и крадешь, и съедаешь… Тьфу, чтоб тебе!.. Сегодня напустился — срам слушать! А за что? Кусочек сыру еще от той недели остался — собаке стыдно бросить — так нет, человек и не думай съесть! Спросил — «нет, мол», и пошел: «Тебя, говорит, повесить надо, тебя, говорит, сварить в горячей смоле надо да щипцами калеными рвать, кол осиновый, говорит, в тебя вколотить надо!» А сам так и лезет, так и лезет… Как вы думаете, братцы? Намедни обварил я ему — кто его знает как — ногу кипятком, так ведь как заорал! Не отскочи я, так он бы толкнул меня в грудь кулаком… так и норовит! Чисто толкнул бы… Кучер покачал головой, а дворник сказал: «Вишь ты, бойкий барин: не дает повадки!» — Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил все тот же лакей. — Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что! — Да даром, — сказал Захар, не обратив опять никакого внимания на слова перебившего его лакея, — нога еще и доселева не зажила: все мажет мазью: пусть-ка его! — Характерный барин! — сказал дворник. — И не дай бог! — продолжал Захар, — убьет когда-нибудь человека, ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать лысым… уже не хочется договаривать. А вот сегодня так новое выдумал: «ядовитый», говорит! Поворачивается же язык-то!.. — Ну, это что? — говорил все тот же лакей. — Коли ругается, так это слава богу, дай бог такому здоровья… А как все молчит, ты идешь мимо, а он глядит, глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А ругается, так ничего… — И поделом тебе, — заметил ему Захар с злостью за непрошеные возражения, — я бы еще не так тебя. — Как же он ругает «лысым», Захар Трофимыч, — спросил казачок лет пятнадцати, — чортом, что ли? Захар медленно поворотил к нему голову и остановил на нем мутный взгляд. — Смотри ты у меня! — сказал он потом едко. — Молод, брат, востер очень! Я не посмотрю, что ты генеральский: я те за вихор! Пошел-ка к своему месту! Казачок отошел шага на два, остановился и глядел с улыбкой на Захара. — Что скалишь зубы-то? — с яростью захрипел Захар. — Погоди, попадешься, я те уши-то направлю, как раз: будешь у меня скалить зубы! В это время из подъезда выбежал огромный лакей в ливрейном фраке нараспашку, с аксельбантами и в штиблетах. Он подошел к казачку, дал ему сначала оплеуху, потом назвал дураком. — Что вы, Матвей Моисеич, за что это? — сказал озадаченный и сконфуженный казачок, придерживаясь за щеку и судорожно мигая. — А! Ты еще разговаривать? — отвечал лакей. — Я за тобой по всему дому бегаю, а ты здесь! |