Онлайн книга «Обломов»
— Почему? — Нехорошо… Она задумалась. — Да, говорят, это нехорошо, — сказала она в раздумье, — да почему? — Что скажут, когда узнают, когда разнесется… — Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и перед ней одной я заплакала бы в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж другой? — спросила она. — Тетка, — сказал Обломов. — Тетка? Ольга печально и отрицательно покачала головой: — Она никогда не спросит. Если б я ушла совсем, она бы не пошла искать и спрашивать меня, а я не пришла бы больше сказать ей, где была и что делала. Кто ж еще? — Другие, все… Намедни Сонечка смотрела на тебя и на меня, улыбалась, и эти все господа и госпожи, что были с ней, тоже. Он рассказал ей всю тревогу, в какой он жил с тех пор. — Пока она смотрела только на меня, — прибавил он, — я ничего, но когда этот же взгляд упал на тебя, у меня руки и ноги похолодели… — Ну? — спросила она холодно. — Ну, вот я и мучусь с тех пор день и ночь, ломаю голову, как предупредить огласку, заботился, чтоб не напугать тебя… Я давно хотел поговорить с тобой… — Напрасная забота! — возразила она. — Я знала и без тебя. — Как знала? — спросил он с удивлением. — Так. Сонечка говорила со мной, выпытывала из меня, язвила, даже учила, как мне вести себя с тобой. — И ты мне ни слова, Ольга! — упрекнул он. — Ты мне тоже до сих пор не сказал ничего о своей заботе! — Что ж ты отвечала ей? — спросил он. — Ничего! Что было отвечать на это? Покраснела только. — Боже мой! До чего дошло: ты краснеешь! — с ужасом сказал он. — Как мы неосторожны! Что выйдет из этого? Он вопросительно глядел на нее. — Не знаю, — кратко сказала она. Обломов думал успокоиться, разделив заботу с Ольгой, почерпнуть в ее глазах и ясной речи силу воли и вдруг, не найдя живого и решительного ответа, упал духом. Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг. Внутри его уже разыгрывалась легкая лихорадка. Он почти забыл про Ольгу, перед ним толпились: Сонечка с мужем, гости, слышались их толки, смех. Ольга вместо обыкновенной своей находчивости молчит, холодно смотрит на него и еще холоднее говорит свое "не знаю". А он не потрудился или не умел вникнуть в сокровенный смысл этого "не знаю". И он молчал: без чужой помощи мысль или намерение у него не созрело бы и, как спелое яблоко, не упало бы никогда само собою: надо его сорвать. Ольга поглядела несколько минут на него, потом надела мантилью, достала с ветки косынку, не торопясь надела на голову и взяла зонтик. — Куда? Так рано! — вдруг, очнувшись, спросил он. — Нет, поздно. Ты правду сказал, — с задумчивым унынием говорила она, — мы зашли далеко, а выхода нет: надо скорей расстаться и замести след прошлого. Прощай! — сухо, с горечью, прибавила она и, склонив голову, пошла было по дорожке. — Ольга, помилуй, бог с тобой! Как не видаться! Да я… Ольга! Она не слушала и пошла скорее, песок сухо трещал под ее ботинками. — Ольга Сергеевна! — крикнул он. Не слышит, идет. — Ради бога, воротись! — не голосом, а слезами кричал он. — Ведь и преступника надо выслушать… Боже мой! Есть ли сердце у ней?.. Вот женщины! Он сел и закрыл обеими руками глаза. Шагов не стало слышно. — Ушла! — сказал он почти в ужасе и поднял голову. Ольга перед ним. Он радостно схватил ее руку. — Ты не ушла, не уйдешь?.. — говорил он. — Не уходи: помни, что если ты уйдешь — я мертвый человек! — А если не уйду, я преступница и ты тоже: помни это, Илья. — Ах, нет… — Как нет? Если Сонечка с мужем застанет нас еще раз вместе, — я погибла. Он вздрогнул. — Послушай, — торопливо и запинаясь, начал он, — я не все сказал… — и остановился. То, что дома казалось ему так просто, естественно, необходимо, так улыбалось ему, что было его счастьем, вдруг стало какой-то бездной. У него захватывало дух перешагнуть через нее. Шаг предстоял решительный, смелый. — Кто-то идет! — сказала Ольга. В боковой дорожке послышались шаги. — Уж не Сонечка ли? — спросил Обломов, с неподвижными от ужаса глазами. Прошло двое мужчин с дамой, незнакомые. У Обломова отлегло от сердца. — Ольга, — торопливо начал он и взял ее за руку, — пойдем отсюда вон туда, где никого нет. Сядем здесь. Он посадил ее на скамью, а сам сел на траве, подле нее. — Ты вспыхнула, ушла, а я не все сказал, Ольга, — проговорил он. — И опять уйду и не ворочусь более, если ты будешь играть мной, — заговорила она. — Тебе понравились однажды мои слезы, теперь, может быть, ты захотел бы видеть меня у ног своих и так, мало-помалу, сделать своей рабой, капризничать, читать мораль, потом плакать, пугаться, пугать меня, а после спрашивать, что нам делать? Помните, Илья Ильич, — вдруг гордо прибавила она, встав со скамьи, — что я много выросла с тех пор, как узнала вас, и знаю, как называется игра, в которую вы играете… но слез моих вы больше не увидите… — Ах, ей-богу, я не играю! — сказал он убедительно. — Тем хуже для вас, — сухо заметила она. — На все ваши опасения, предостережения и загадки я скажу одно: до нынешнего свидания я вас любила и не знала, что мне делать, теперь знаю, — решительно заключила она, готовясь уйти, — и с вами советоваться не стану. — И я знаю, — сказал он, удерживая ее за руку и усаживая на скамью, и на минуту замолчал, собираясь с духом. — Представь, — начал он, — сердце у меня переполнено одним желанием, голова — одной мыслью, но воля, язык не повинуются мне: хочу говорить, и слова нейдут с языка. А ведь как просто, как… Помоги мне, Ольга. — Я не знаю, что у вас на уме… — О, ради бога, без этого вы: твой гордый взгляд убивает меня, каждое слово, как мороз, леденит… Она засмеялась. — Ты сумасшедший! — сказала она, положив ему руку на голову. — Вот так, вот я получил дар мысли и слова! Ольга, — сказал он, став перед ней на колени, — будь моей женой! Она молчала и отвернулась от него в противоположную сторону. — Ольга, дай мне руку! — продолжал он. Она не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она не отнимала. Рука была тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался заглянуть ей в лицо — она отворачивалась все больше. |