Книга Вся жизнь — игра, страница 86 – Татьяна Дубровина

— Как он мне надоел, сил нет!

Борис и Глеб угрожающе закатывают рукава…

И братья действительно возвращаются. Только Георгия нет рядом. А каким реальным казался этот мираж.

— Послушай, Ритка, — спросил Борис. — Что это за два хмыря постоянно против подъезда ошиваются?

— Они нас раздражают, — сказал Глеб. — А тебя?

— Меня — тем более, — усмехнулась сестра.

Не зря поэт писал: «Моя милиция меня бережет». Распознали братишки непрошеных наблюдателей. Эх, Сергей Сергеевич, не слишком твои люди профессиональны, надо бы муштровать их тщательнее.

— Значит, даешь санкцию? — Братья одновременно поднялись и стали закатывать рукава — точно так, как только что мерещилось Маргарите.

— Санкцию на что?

— На небольшое воспитательное мероприятие.

— Даю. Не обязательно в письменной форме?

— Сгодится и в устной. А ты в окно гляди: обхохочешься.

С седьмого этажа было отлично видно, как два богатыря неспешно пересекли улицу и вдруг, абсолютно синхронно, резко повернулись к сыщикам: у каждого был свой объект.

Шпики не успели среагировать и были схвачены волосатыми ручищами серпуховских милиционеров.

Потом братья проделали следующее: быстрый самбистский приемчик — и вот уже парни зажаты у них меж коленей, так что головы торчат назад, а задницы выставлены вперед.

Близнецы, не торопясь и не напрягаясь, расстегнули пряжки своих брючных ремней и… прямо посреди улицы учинили шпикам хорошую, смачную порку.

Маргарита и вправду обхохоталась. Несмотря на шумозащитные рамы, ей чудилось, что она слышит как вопли наказанных, так и довольное покрякивание воспитателей.

Потом Борис и Глеб вернули несчастных в исходное вертикальное положение и устрашающе затопали на них ножищами, пугая, как малолеток:

— У-у! У! — пальцами показывали они «козу». Те стремглав кинулись прочь по улице. Правильно, уносите ноги! И доложите тому, кто вас подослал, что сюда лучше не соваться.

Братья возвратились, довольные собой:

— Ну как? Молодцы мы, Ритка, а?

— Молодцы, мальчики.

— То ли еще будет! Завтра. Жди. Доставим твоего суженого. Сморчка твоего ненаглядного.

— Как — завтра?

У Маргариты закружилась голова, затошнило, опять вернулся проклятый токсикоз.

— Раздобыли адресок. Телефона у него не имеется, так что получишь товар живьем.

— А если он не захочет с вами ехать?

Братья одновременно продемонстрировали бугристые бицепсы:

— Обижаешь, сестричка.

И они встали к плите: сегодня в домашнем меню значилась свежая щука в сметане.

За эту ночь Рита перемерила весь гардероб: ей необходимо было стать обворожительной, как никогда.

Натягивала и тут же отвергала одно платье за другим: то недостаточно нарядно, это стало тесновато, а третье — слишком парадное. Он не должен заподозрить, что к его встрече она специально готовилась.

Юбка кажется устаревшей, у блузки недостаточно низкое декольте. Может, вот этот комбинезончик? Он выгодно подчеркивает округлость фигуры.

И тут Рита представила себе, что… у нее даже в горле запершило от этого острого ощущения… что братья проявили деликатность и оставили их с Георгием в комнате вдвоем. И он прикасается к ее телу, а она прижимается к нему… А чертов комбинезон так долго снимать!

Нет, и этот наряд не годится.

Так и не найдя подходящего варианта она, утомленная, упала поперек кровати и уснула.

Не услышала, как Борис и Глеб собрались и ушли за ее ненаглядным живым «товаром».

… Георгий осторожно, едва касаясь, гладил ее лицо, волосы, плечо, бедро…

— Устала… Как ты устала… Спи, солнце мое, не хочу тебя будить.

— Я не сплю, — отвечала она, не просыпаясь. — Посиди со мной.

— Посижу.

— Не уйдешь?

— Не уйду.

— Ни сегодня, ни завтра?

— Ни послезавтра.

— Никогда-никогда?

— До конца жизни.

— Поклянись!

— Клянусь.

— Значит, мой? Совсем, совсем мой?

— Твой, твой, получи и распишись, — прозвучали над ухом голоса Бориса и Глеба. — Георгий Васильевич Кайданников, собственной персоной.

Какие-то доли секунды Маргарита еще продолжала спать. И на этой грани между сном и явью ее охватил ужас: «А я так и не успела одеться… И развалилась в дурацкой позе… И лицо, наверно, помятое…»

Она вскочила, прикрывая грудь кружевами пеньюара.

Трое мужчин стояли перед ней. Двое из них были знакомы: это братья. А вот третий…

Третьим был сморчок.

Хиленький плюгавый человечек с черепом, вытянутым, как огурец, и таким длинным носом, что он отчасти даже заслонял губы. Заслонять, впрочем, было что: прямо посреди приоткрытого рта, в зияющей пустоте, торчал один-единственный желтый зуб.

Одежду человечек, похоже, не стирал и не гладил ни разу в жизни. Руки тоже мыл только изредка, а ногти были украшены черными траурными полосками. К тому же их, вероятно, не стригли, а обгрызали. Сию живописную пятерню он протянул Маргарите, представляясь:

— Юрасик.

«Мне снится кошмарный сон, — догадалась она. Не получив ответа на рукопожатие, Юрасик начал яростно чесаться.

— Ты не рада, сестричка? — осторожно поинтересовался старший брат. — Вот он, твой ненаглядный.

— У тебя всегда был своеобразный вкус, — философски отметил младший.

Не смеются ли они над ней?

Да нет, вполне серьезны.

— Бред какой-то. Что происходит? Кто это?

— Даешь, сестричка, стране угля. Забыла, кто тебя…

— Мальчики, я сейчас свихнусь.

Борис сурово произнес:

— Ты уже свихнулась, Маргарита. Когда связалась с этим…

— Сморчком, — подсказал Глеб.

Юрасик обиделся. Он сморкнулся прямо в пальцы и вытер их о рубашку.

Маргариту чуть не вырвало, и она побежала глотнуть холодной водички.

Сморчок зыркнул воспаленными глазками на усачей снизу вверх и тоненько проблеял:

— Ошибочка вышла, дорогие друзья. Много женщин оприходовал я на своем веку. Но такой сладкой ягодки, как эта, отведать не довелось. М-м-м, наливная! Вишенка, клубничка, абрикосик бархатный!

Два майора милиции стояли поникшие и обескураженные. Похоже, прокололись.

— Но ведь ты Кайданников?