Книга Морской наёмник, страница 43 – Сергей Удот

— Отчего же? Нажал удачно курок — и всё твоё, — пьяненько хохотнул кто-то.

— А вот, кстати, и наш экземпляр. Судя по глазным впадинам, случай, с ним произошедший и неприятный, имел место год... нет, пожалуй, полтора года назад. Готов держать пари. И был для него действительно неприятным, поскольку насильственным.

— Разумеется! Какой же дурень по доброй воле с глазами захочет расстаться?! — ввернул чрезвычайно разговорчивый сегодня Ганс.

Проль пропустил его замечание мимо ушей:

— Очи ему не выкололи, а именно выжгли. Изверги проклятые. Причём или палач был в стельку, или передоверил своему помощнику-несмышлёнышу, или свои его за какой-то проступок покарали. Так как всё же: будете спорить, скольких людишек упокоил данный субъект в компании себе подобных, одёжку добывая?..

Кто-то, надеясь провести прочих, вёл подсчёт молча, старательно загибая пальцы. Кто-то, наоборот, считал громко да ещё и совет держал с окружающими. Процедура отняла значительное время. Наконец Михель, как бы подводя общий итог, протяжно молвил:

— Пять... или шесть.

— Пять? Шесть? — загудели прочие. — Да объясняй же, чёрт рогатый, не томи более!

— Четыре, ребятушки, четыре. — Проль явно наслаждался выражением всеобщего недоумения, а то и откровенного злорадства: ошибся, мол. — Ослепили-то его недавно, я ж не зря вам подсказку давал. Отсюда: и кафтан, и штаны — его. Даже под слоем грязи видно, что они одноцветные и по мерке сшиты. Правда, как он их добыл, когда был зрячим, — вопрос. Может, сотни две народу извёл да с каждой загубленной души — по крейцеру, по крейцеру. Раз ноги умудрился не протянуть — значит, парнишка бывалый.

— Так, может, тогда и всё остальное — его? — ехидно поинтересовался Ганс.

— Башмаки его, коренные, явно сразу же какой-то ловкий зрячий сдёрнул, может, тот же палач за труды. А шляпу и прочие мелочи он сам лекарю снёс, облегчения боли невыносимой ради... Однако потеха продолжается. Есть у кого монета?

При слове «монета» солдаты вмиг как-то поджались и, переминаясь с ноги на ногу, старались теперь не встретиться глазами с Пролем.

— Денежка-то не пропадёт? — осмелился нарушить молчание рябой тугодум Клемент, в то время как более сообразительные предпочли отмолчаться.

— Вот в этом я как раз и не уверен.

Клемент хотел было юркнуть обратно в толпу, однако прочие, явно довольные, что отыскался-таки дуралей дурнее их, дружно затянули: чего, мол, ты, давай, коли вызвался, не пристало настоящему ландскнехту мелочь по карманам трясти, таить на дружескую забаву. Буквально силой выдрали из кармана кулак с зажатым сребреником да Пролю искомую монету передали.

Получив деньги, Проль, однако, спешить не стал.

— Монетку нашу пометим. Вот так вот ножичком надрежем. Все видели и запомнили? А теперь вон на тот камешек вбросим, чтобы позвончей покатилась. Готово. А теперь смотрите со всем возможным тщанием! Вон он, видите, разом оживился, уши навострил, хотя вида не подаёт. Двинулся осторожненько в нашу сторону. Идёт, идёт... Проходит мимо камня. Зырьте в оба глаза! Наклоняется? Нет, ничего подобного: не наклоняется и ногами не загребает. Подходит...

— Подайте, служивые, Христа ради! Сам был солдатиком бравым, пока картечь вражья очи не выхлестала.

— Точно помнишь, что это была именно картечь, а не ревнивая жена с горшком кипятка или не разбуянившийся сосед-рогоносец?

— Грех смеяться над убогим. Чем зубоскалить, пособите лучше скрасить дней остаток.

— Так ведь бросили ж тебе монетку.

— Каку-таку монетку, господа солдаты? Шутить изволите?!

— Ну-ка, кто помоложе, сбегайте, гляньте! Хотя можете ноги зря не бить. Я вам точно говорю: ничегошеньки вы там не промыслите.

Тем не менее побежали, и даже не один, а трое. А то ведь зашли одного — сам и прикарманит без догляду-то должного! Ещё издали заорали, что нет там ни черташеньки.

— Так что, убогий, — Проль мягонько встряхнул слепого, хотя в голосе мягкости и в помине не было, — сам выложишь монетку, тобой зажиленную, или прикажешь тебя обшарить? — И, совсем не слушая бормотаний-оправданий и божбы клятвенной, — всем прочим: — Спорим на талер, что ничего вы на нём не найдёте?!

— Конечно, не найдём, нашёл простачков, — зашумели единодушно. — Ведь мы ж своими глазами видели, что не нагибался он.

— Тогда ж где она? — притворно изумился Проль.

— Да бес её знает, куда закатилась, — хозяин монеты едва не плакал.

— Если сей господин нам представится, то мы и имя того беса узнаем, — гнул своё Проль.

— Да ты сам-то, сам-то сможешь ли найти?

— Я-то, допустим, свободно найду.

Слепой стоял ближе всех к Пролю, потому только тот и услышал — буквально на выдохе, без голоса и шевеленья губ:

— Половина твоя.

Но ни мускул не дрогнул на лице Проля.

— Итак, я утверждаю и готов хоть голову в заклад швырнуть, что монета находится в руках вот этого господина. Да бросьте вы ему кулаки-то разжимать! Говоря «в руках», я выразился фигурально. Она у него, и надо её вернуть.

— Чего там искать! Дайте я его кинжалом пощекочу, сам отдаст! — Клемент уже и оружие обнажил.

— Э-э, так не пойдёт, мы так не договаривались. Ты ещё попроси железяку какую докрасна раскалить да по спине ему поводить. Тогда-то он уж точно всё выложит: и твою монету щербатую, и кой-какую свою завалявшуюся мелочь. А ещё добавит правдивую историю о горшке золота, зарытом на приметном перекрёстке дорог в Люнебургской пустоши или вложенном в дупло дуба в Арденнском лесу, — того самого, у которого вторая снизу ветка кривая да сухая.

Проль нёс белиберду столь заразительно, что кто-то уж совсем наладился было за дровишками, а затем и за золотишком. Остановил их только заразительный смех самого Проля:

— Нет уж, дудки! Искать так искать.

Настроение ландскнехтов меняется, что погода весной. Хозяина монеты заставили вложить оружие в ножны, причём Ганс-помощничек так и норовил подтолкнуть ненароком, чтобы Клемент, вместо ножен, — да себе в брюхо. Затем слепого буквально втолкнули в Клементовы объятия: ищи.

Дело это Клемент знал туго: не раз поди, как и каждому, приходилось обшаривать пленных да крестьян упрямых — бабёнок молодых, предпочтительно девок. Да и трупы на поле боя тож.

Начинал с неохотой, даже брезгливо, бормоча сквозь зубы, что, мол, у него и свои-то вши впроголодь живут, накой ещё чужих добавлять, но потом знакомое дело захватило, даже азарт появился. Нищенскую суму не просто вывернул наизнанку, а и каждый шов прощупал. Масла в огонь подливали прочие ландскнехты, якобы «серьёзно» помогая товарищу:

— В заднице, в заднице пошуруй. Я слышал, многие туда деньги ховают.

— Чтоб руки не марать, заставь его присесть «по-большому».