Онлайн книга «Закат империи»
|
Максимиан потянул Беатрису за руку, и они сошли на обочину дороги, с волнением наблюдая за приближением колесницы. Когда до неё оставалось уже не более тридцати метров, Максимиан выступил вперёд и поднял руку. Он ожидал, что экипаж остановится, и мысленно приготовил учтивое приветствие для его владельца, чтобы тот сразу понял, что имеет дело с равным себе в знатности, однако произошло то, чего он меньше всего ожидал. Из-под балдахина выглянуло толстое, обрюзгшее лицо, затем в воздухе мелькнула могучая волосатая рука — и на мощённой камнями дороге зазвенела какая-то монета. Колесница проследовала мимо, а Максимиан всё продолжал стоять с поднятой рукой, медленно сжимая её в кулак и заливаясь горячим румянцем — его, сына одного из самых богатых сенаторов, приняли за нищего и кинули ему милостыню! Воистину это Бог испытывает его гордыню! Беатриса, откинув на спину капюшон, робко потянула мужа за рукав, и тут вдруг один из слуг, следовавших за экипажем, оглянулся на неё, придержал коня, а затем шагом подъехал к ним. Максимиан угрюмо взглянул на розовощёкого юнца, а Беатриса, наоборот, улыбнулась. Она узнала того самого юношу, который когда-то, год назад, приходил к отцу Бенедикту и хотел стать послушником, но был им с позором изгнан, поскольку принёс с собой в монастырь несколько учебников. — Я могу вам чем-нибудь помочь? — учтиво спросил он. Максимиан промолчал, и тогда, к его изумлению, заговорила Беатриса: — О да, мы очень благодарны тебе за то, что ты остановился! — Тогда говорите быстрее, а то мне надо догонять своего хозяина. — Ты знаешь придворные новости? — вдруг глухо спросил Максимиан. — Что слышно о короле и его магистре оффиций? — Я знаю очень немного, — глядя не на него, а на Беатрису, быстро ответил слуга. — Король по-прежнему находится в Вероне, хотя, по слухам, собирается возвращаться в столицу. Ну а благородный Кассиодор... — Я спрашивал тебя о магистре оффиций! — Так вот я и говорю: благородный Кассиодор... Максимиан и Беатриса с ужасом переглянулись, и, заметив их взгляды, слуга испуганно умолк. — Ты ничего не путаешь, юноша? — строго спросил Максимиан таким тоном, словно и не был всего лет на пять старше него. — Разве в этом государстве магистром оффиций является не Северин Аниций Боэций? — Он... он уже несколько недель как заключён под стражу и находится в тюрьме города Тичина, дожидаясь исполнения смертного приговора... — За что? — с ужасом выкрикнула Беатриса. — За государственную измену, — растерянно отвечал слуга. — Но, простите, мне пора. Действительно, колесница его хозяина уже въехала на пригорок и вот-вот могла скрыться из виду. Учтиво поклонившись, слуга проворно развернул лошадь и галопом помчался по дороге. — Отец, отец... — рыдала Беатриса, а Максимиан, обнимая её за талию, молча прижимал к себе и хмурил брови. Молчал он и всю обратную дорогу до монастыря, молчал и тогда, когда они вернулись в свою келью. И только после того, как Беатриса, опустившись на колени перед висевшим на стене распятием, принялась горячо молиться, Максимиан впервые разжал губы и горестно воскликнул: — Ты молишься, а там готовятся к казни! Эта фраза прозвучала слишком театрально, и Максимиан с некоторым запозданием понял причину — она принадлежала одному из персонажей трагедии Эсхила «Агамемнон». Более того, обращённая к беспомощной девушке, она оказалась настолько нелепой, что ему стало стыдно. — Что? — услышав его голос, переспросила Беатриса. И Максимиан вдруг порывисто опустился перед ней на колени, взял в свои ладони её молитвенно сложенные руки и горячо заговорил: — Послушай меня, любимая, послушай, ибо я не могу тебе этого не сказать. Я должен, понимаешь, должен попытаться что-то сделать для твоего отца и своего благодетеля! — Но что ты можешь?.. — Не знаю, Беатриса, не знаю... Более того, мне страшно оставлять тебя одну... — Максимиан! — Подожди и, умоляю тебя, выслушай до конца! Я поговорю с отцом Бенедиктом, чтобы он позаботился о тебе до моего возвращения А сам поеду в Тичин и если даже не смогу ничего сделать, то хотя бы попробую увидеться с Северином Аницием. — Но ведь тебе же самому грозит казнь за убийство трёх готов! — Знаю, но надо же попытаться хоть что-то сделать! Мой отец арестован и, наверно, уже казнён, теперь то же самое грозит твоему отцу... Я не могу всю жизнь прятаться в этом монастыре, словно жалкая мышь, забившаяся в нору, выход из которой замурован! До этого момента они говорили быстро, лихорадочно, перебивая друг друга, и вот только теперь Беатриса задала ему тот вопрос, которого он больше всего боялся: — А как же я? Что будет со мной, если тебя схватят? Что он мог ей на это ответить? Лишь дать ещё одну клятву, столь же надёжную, как клятва в вечной любви: — Я обязательно вернусь, Беатриса, и клянусь тебе, мы ещё будем счастливы! Через час он оставил жену и отправился искать отца Бенедикта. Найти настоятеля оказалось просто — он был в своей келье, немного большей и лучше освещённой, чем кельи простых монахов, однако Максимиану пришлось долго ждать, пока Бенедикт не закончит свою дневную молитву. Когда наконец он получил дозволение войти, священник встретил его довольно враждебно. — Вы мне не слишком рады, отец Бенедикт? — растерянно спросил Максимиан, надеявшийся на совсем другое отношение. — Совсем не рад, — сердито буркнул настоятель, избегая смотреть на Максимиана. — Но почему? — Мой монастырь — это не модный курорт где-нибудь в Байи, чтобы проводить здесь свой медовый месяц... Смущение в умах и нетвёрдость в вере... — Что вы говорите! — воскликнул Максимиан. — Мы приехали сюда в поисках убежища. Меня разыскивают готы! — Тебя — да, — согласился отец Бенедикт, — но не твою жену! Она не могла совершить никакого преступления... — О, Беатриса — ангел! — неосторожно воскликнул Максимиан и тут же получил гневную отповедь: — Не смей богохульствовать! Ангелы — непорочны! — Но ведь мы муж и жена... — Даже если так, это дело не меняет. Любое сношение, не имеющее целью рождение детей, греховно! — Почему вы так ненавидите женщин? — вдруг спросил Максимиан и, взглянув в глаза священника, уже и сам понял ответ: «потому что никогда их не знал!» Ему даже не нужно было слушать яростные вопли Бенедикта об источнике соблазна, дьявольском искушении и сосуде греха — всё было ясно. Старый аскет ещё смолоду настолько запугал себя мыслями о греховности плотской любви, что природную чувственность воспринимал не иначе, как происки дьявола. Но разве можно было после этого относиться к женщинам как-то иначе? |