Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
— А откуда? — панна Гурова подвинулась еще ближе, едва не смахнув миску острым локотком. Она вся была какая-то, точно из углов составленная. Тоненькие ножки, худенькие ручки, длинная шея, вокруг которой панна Гурова наматывала вязаные шарфы, и старомодная шляпка — таблетка на седых волосах. — Сколуво. Это около границы… Гавриил прикусил губу, уже жалея, что сказал… следовало бы назвать иное место, потому как если старушка и есть волкодлак, то… …псы с волкодлаками плохо уживаются, а у панны Гуровой шестеро. Лежат у ног, глядят на Гавриила, и кажется, были готовы вцепиться в глотку, дай только повод. Гавриил благоразумно повода не давал и в свою очередь шпицев из поля зрения старался не выпускать. — Около границы… как романтично, — панна Гурова сухою ручкой взяла сухую же галету и, отломив кусок, сунула его в пасть Мики, не особо озаботившись тем, желает ли шпиц есть галету. Шпиц не желал. И захрустел подачкой мрачно, выразительно даже. — Говорят, там ныне неспокойно… призраки, упыри… — она романтично воздела очи к потолку, который явно нуждался в том, чтобы его побелили. — Моровая дева, — подсказал Гавриил и вновь ногу почесал. Мики, как показалось, усмехнулся. — И ваши родители там жили? — Пока не умерли. — Логично, — вторую половину галеты панна Гурова сунула себе за щеку, жевала она сосредоточенно, и судя по смачному хрусту, ее нельзя было отнести к тем старушкам, которые собственные зубы сменили на фарфоровые. — Жили — жили, а потом умерли… мой супруг тоже скончался… — Соболезную… — …пятнадцать лет тому. Редкостного сволочизма был человек… после него я собак и завела. Милейшие создания. А вы вот в Познаньск решили податься… с целью или так, путешествие совершаете? Помнится, прежде молодые люди все больше по Эуропе путешествовали — с… Венеция, Рим… Париж… вы бывали в Париже, Гавриил? — Нет, — вынужден был признаться он. — Только в Подкузьминках… — Подкузьминки, — со странным выражением произнесла панна Гурова. — Подкузьминки — это совсем не то… хотя, конечно, и в Подкузьминках есть своя прелесть… вот помнится… Что именно ей вспомнилось, Гавриил так и не узнал, поскольку дверь распахнулась и в столовой появился мужчина весьма и весьма своеобразного вида. Он был невероятно высок и худ до того, что казался истощенным. Крупная голова его, почти лишенная волос — реденький пух Гавриил при здравом размышлении решил волосами не считать — каким-то чудом держалась на очень тонкой шее. Шею эту украшал желтый шелковый платок, который являлся единственным ярким пятном в обличье господина, поелику костюм его был черен, как и рубашка, и ботинки. На сухопаром костистом лице застыло выражение неясной тоски, и взгляд, которым господин окинул столовую, задержался на Гаврииле. — Знакомьтесь, — панна Гурова произнесла это громким шепотом. — Наша местная знаменитость… пан Иолант Зусек. — Тот самый? — сердце Гавриила пропустило удар. — Тот самый, — ответил уже сам пан Зусек, благосклонно кивнув новичку. — Вижу, вы читали мою книгу… — Читал… — И в мое время люди читали всякую чушь, — в голосе панны Гуровой появилось раздражение. — А читать надо классику… И Мики тявкнул, должно быть, соглашаясь. — Гавриил, — Гавриил поспешно вскочил и руку протянул, которую пан Зусек пожал осторожно, при том выражение тоски сменилось иным — несказанной муки. — Он у нас терпеть не может прикосновений, — пояснила панна Гурова. — И собак. Шпицы зарычали. — Прекратите, — шикнул пан Зусек, и псы действительно смолкли. — Видите ли, юноша, любое прикосновение к человеку — в высшей степени интимный жест… Он взмахнул рукой, и шпицы расступились. — Он означает высшую степень доверия… а вы ведь осознаете, что нет у меня причин доверять малознакомому человеку. Гавриил был вынужден согласиться, что у пана Зусека и вправду нет ни одной причины доверять. — Вот видите… но я безусловно рад, что вас заинтересовал мой скромный труд… — И вправду, скромный, — фыркнула панна Гурова, отпуская Мики. Однако и он присмирел, а быть может, костлявые щиколотки пана Зусека не представлялись ему хоть сколь бы привлекательной добычей. — Не обращайте внимания. Панна Гурова любит позлословить. Но в душе — она одинокая несчастная женщина… Панна Гурова молча поднялась и шпицы тотчас встали. — Уверяю вас, я совершенно счастлива… Она поправила шарф — хомут и, подхватив зонт, удалилась. — Она обиделась, — заметил Гавриил. — Ничего страшного, — пан Зусек махнул рукой, жест получился вялым, сонным. — К вечеру отойдет. А то и раньше… но держите с ней ухо востро. — Почему? — Любопытна… Хмурая девица, служившая при доме и кухаркой, и горничной, и официанткой, подала обед, на который пан Зусек посмотрел мрачно. — Опять он экономит. — Кто? — Хозяин наш. Редкостный скупердяй… — он ковырнул кашу, которая была ароматна и свежа. Гавриил вот сахарком ее посыпал, правда, сахару в сахарнице было на самом донышке, и теперь Гавриил слегка смущался, поскольку, ежели и пану Зусеку вздумается пшенку подсластить, то выйдет неудобно. Но тот лишь скривился и миску отодвинул. — Мы договаривались, что на обед должно быть мясо. Пшенка хороша для старух, а мужчина без мяса — это… — он воткнул ложку в кашу так, будто бы именно она была виновата в том, что появилась ныне перед паном Зусеком. — Это не мужчина… — А мне нравится. Гавриил ложку облизал. — Мне вот… мама всегда кашу готовила. — Расскажите о ней, — пан Зусек вдруг наклонился и весьма резко, заставив Гавриила отпрянуть. Впрочем, пахло от него не зверем и не духами, а… терпкий резкий аромат, который, пожалуй, перебьет и тот, и другой запах. — З — зачем? Пан Зусек воздел ложку, с которой отвалился желтый ком каши и плюхнулся аккурат на скатерочку. — В ней я зрю исток всех ваших бед. — Каких? — осведомился Гавриил, на всякий случай отодвигаясь от собеседника столь прозорливого. И еще кукиш скрутил, естественно, под столом, потому как крутить кукиши в лицо людям — дурной тон. Пан Зусек, высунув розовый и чересчур уж длинный язык, ложку лизнул. — Я зрю, — повторил он, прищурившись. В складочках темных, будто бы подкрашенных, век его глаза терялись, казались махонькими и какими-то бесцветными. |