Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
— Скажи уже, — Себастьян вытер руки о занавеску. — Что? Они пыльные. Будет повод постирать. А ты, Дуся, скоро лопнешь от злости. — Это не злость… это… это беспокойство! Я не понимаю! — Случается. — Ты просто сидишь и… Лихо пропал, а ты… ты единственный, кто… кто хоть что-то можешь сделать! Она металась по гостиной, весьма, следовало сказать, роскошной гостиной, не способная справиться с собой. И в зеркалах ловила свое отражение — растрепанной, краснолицей женщины с безумными глазами. — Но не делаешь ничего! — Дусенька, — Себастьян забросил ноги на низенький столик, сделанный лет этак триста тому, и сохранившийся в прекрасном состоянии. К подобному Евдокия примерялась на аукционе, да так и не решилась, потому что просили за столик полторы тысячи злотней… непомерно! — Отрада глаз моих… Евдокия запустила в него подушкой, но Себастьян уклонился. — Скажи мне, что должен я сделать? — Найти Лихо. — Я ищу, — Себастьян пошевелил пальцами. Был он бессовестно бос, и ко всему вельветовые домашние штаны закатал до колен, оттого и вид приобрел в высшей степени бездельный. — Здесь?! — А где? — Его здесь нет, — силы вдруг иссякли и Евдокия упала, не на столик, на разлапистое креслице, прикрытое кружевною накидкой. От накидки пахло ванилью и еще корицею, и запахи эти представлялись странными, несоответствующими месту. В доме ведьмаков должно было пахнуть иначе. К примеру, как в аптекарской лавке… или же на кладбище… или в аптекарской лавке, которая расположена при кладбище, хотя, если подумать, то зачем она там? — Я знаю. — Тогда почему… — Евдокия, — он поднялся, запахнул полы цветастого домашнего халата, в котором расхаживал, чувствуя себя в чужом доме свободно, будто бы был сей дом его собственным, — послушай меня, пожалуйста. Я понимаю, насколько это тяжело — сидеть и ждать. И тоже беспокоюсь за брата. Поверить? Он больше не улыбается. И выглядит серьезным, а еще усталым… где он был? Не скажет, и спрашивать бессмысленно, отшутится только. — Лихо сильный… — Успокаиваешь? Нельзя ее успокаивать, иначе она расплачется, а это… это глупо плакать без повода! Нет, повод, конечно, есть и очень веский, однако же слезы Евдокиины ничем-то не помогут. — Успокаиваю, — согласился Себастьян. — А еще пытаюсь объяснить. Ты же выслушаешь? Будто бы у нее имеется выбор. Выслушает. Она сделает, что угодно, если это поможет… только чем помогает ее, Евдокиино, сидение в чужом доме? Второй день, а она… они… …второй день. И теперь Евдокия чувствует время остро. То, как уходит оно, минута за минутой. Больше не тянет в сон, напротив, мучит бессонница, от которой не спасает травяной успокаивающий отвар. У нее не хватает сил даже на любопытство. Это заговор виноват. Кто сделал? Для чего? Ей не сказали. Аврелий Яковлевич отвар вот дал и еще ниточку, на которой сухая щепка болталась, а в ней — будто бы искра серебряная застряла. Стоило надеть, как разом полегчало, будто бы разжалось стальное кольцо в груди. Поблагодарить бы, да… беспокоить не велено. Занят хозяин. И говоря о том, лакей, паренек молодой, очи закатывал, бледнел выразительно. Боялся. И Евдокия, нет, не боялась, скорей опасалась, потому как ведьмаков положено опасаться разумным людям. А она себя разумной мнила до недавнего времени. Ведьмак многое знает. И живет давно. И верно, сумел бы объяснить, но… не велено. В подвалах он. С волосами Евдокии, которые самолично состриг, с платочком, Себастьяном принесенным. И ясно, что на платочек тот он большие надежды возлагал, а как спросила — отшутился. Мол, всему свое время. Да только время это вышло почти. Евдокия чувствует. И злится, что на Себастьяна с его тайнами ненужными, что на ведьмака, в подвалах своих запершегося, что на себя саму… на мужа… Злость эта тоже кажется чужой, и надо ее одолеть, пока она не одолела Евдокию. Тут уж оберег не спасет. — Мало просто найти Лихослава, — Себастьян сел на пол, подсунув под зад еще одну подушку, которых в доме было множество. — Надобно сделать так, чтобы он вернулся. Я имею в виду не только Познаньск. А для этого я должен понять, кто и что с ним сделал. И как это, сделанное, можно переменить. Понимаешь? — Я не дура… не совсем дура… я просто нервничаю, — Евдокия потерла глаза. Сухие, к счастью. Невыносима была сама мысль о том, что она разревется при нем… вот так, просто по — бабьи, с причитаниями и подвываниями, со слезами, которые градом из глаз сыплются, и с соплями, с носом распухшим красным… — Ты умница. — Льстишь? — И это тоже, — Себастьян улыбнулся, и эта улыбка была вполне искренней. — Извини, если я… она права в том, что когда часто меняешь лица, легко потерять свое. Я привык быть шутом. И порой за собой не замечаю, когда это не уместно. — Прости, — Евдокия обняла себя. — Он ведь… там… к ней отправился… к… хозяйке? Это слово далось с трудом. — К ней. — Она… — Колдовка. Просто колдовка. Сильная, это верно, но не всесильная. А раз так, то и ее можно переиграть. — Опять утешаешь… — Не без того, — он улыбнулся еще шире. — А на деле… мой братец, конечно, парень видный, но не настолько, чтоб ради него этакие игры затевать. Значит, все сложней, много сложней… смотри, волкодлак, который в Познаньске объявился… сваха эта… и сводня, которая… у нее в списке Лихо значится, но это ж ерунда… я братца знаю, как облупленного. Он в жизни не стал бы связываться с… не стал бы… Себастьян замолчал и молчал несколько минут, которые показались Евдокии вечностью. — Разве что… — черные глаза потемнели. — Разве что пытался кого-то вытащить… выкупить… ну конечно! Он вскочил, едва не запутавшись в полах халата, который стал вдруг мешать. И Себастьян содрал его, скомкал, отправив в пустой камин. — Нужен список… дело или семейное, или приятели… Дуся, вспоминай, в последние дни не появлялся ли кто из старых друзей? — Нет. — Ты уверена? Евдокия закусила губу. Как все было? Странно. Вроде бы и по прежнему, жизнь кое-как наладилась, а она, Евдокия, увязла меж модных лавок, салонов, магазина и старого поместья, куда Лихослав наведывался частенько… Приемы. |