Книга Ловец бабочек. Мотыльки, страница 138 – Карина Демина

— Виноват.

— Позвольте заметить, — Зигфрид снял с запястья кожаный шнурок, — что разговор с демоном — не лучшая идея. Это существо суть разрушение…

— Умный… когда поумнел? — демон вновь повернулся к Зигфриду. И повернулся он всем телом, которое вытянулось, застыло в неестественной позе. — О да… я вижу… ты умер.

— Немного.

— И остался жив. И теперь думаешь, что это тебя спасет? Я уничтожу… сначала вот его… — резкое движение и палец упирается в шею. — Он сопротивляться не станет. Не станешь ведь? Конечно. Он боится повредить этой глупышке… она кричит… все вы кричите. Такие шумные.

— Возвращайся туда, где тихо, — предложил Себастьян.

Палец у горла не то оружие, чтобы заткнуться. Нет, пожалуй, сейчас демон мог бы пробить этим пальцем горло или перервать аккуратным женским ноготочком, но…

…все равно не то.

Не хватает чего-то.

Тьмы клубящейся. Раскатов грома. Ветра ледяного и прочего зловещего антуражу. В целом подвал пока выглядел вполне себе мирно, и даже покойник в углу не нарушал некой идилличности картины.

— Уходи, — Зигфрид опустился на корточки и, сняв с куртки какую-то железку, положил на пол. — Я открою врата.

— Я сам способен…

— Нет. Не способен. Ты слаб.

— Человек!

— Человек, — Зигфрид провел пальцем по полу. — Но я вижу. Ты здесь давно, верно? Годы, если не десятилетия. Или столетия? Твоя оболочка, конечно, несколько защищала тебя от мира, но недостаточно.

Демон завизжал.

Его голос наполнил помещение, и стены отозвались на него мелкой судорожной дрожью. Посыпалась побелка. Что-то щелкнуло в левом ухе, и по щеке поползло влажное… Себастьян потрогал щеку и не удивился, увидев на пальцах кровь.

А визг сменился хохотом.

— Успокойся, — голос Зигфрида донесся издалека. — Не стоит тратить силы попусту. Они тебе пригодятся…

Поднялся ветер.

Жаркий пустынный.

И стены вдруг исчезли. И мир изменился. Он словно вывернулся, выбросив Себастьяна и не только его, в пустыню. И пустыня эта была красна. От песка исходил такой жар, что задымилась одежда. Кожа покрылась чешуей в слабой попытке защититься от песка. Он, поднявшись роем пчел, окружил, сдавил Себастьяна.

— Это всего-навсего иллюзия, — взмах руки, и кольца песчаного змея рассыпались.

Пустыня ушла.

И ощущение жара. А чешуя вот осталась. Может, оно и к лучшему? От демона чешуя не спасет, но…

— Я сожру тебя, человек…

— Не в этом теле, — Зигфрида угроза не смутила. Его вообще хоть что-то способно смутить? Он снял очередную побрякушку и сдавил в кулаке. — Хочу заметить, что сугубо анатомически человеческое тело не предназначено для пожирания себе подобных в том плане, как сие подразумевает твоя демоническая натура.

Над телом поднимался пар.

И по плечам Катарины поползли языки огня.

Они сплелись короной над ее головой, а из ушей потекла кровь. Черные дорожки прочертились на шее, смешались, создавая диковинный узор.

Зигфрид усмехнулся.

И полоснул по ладони черным клинком.

— Maerro ihaardaan. Throo. Tadhai loom.

Язык был чужим.

Язык был пугающе чужим. И слова отдавались головной болью. Слышалось в них эхо камнепада. Еще немного, и погребет не только Себастьяна…

…дышать.

Стоять.

И взять демона за руку, которая вдруг ослабела.

— Позовите ее, — велел Зигфрид.

И вытер кровящей ладонью раскровавленный же нос.

— Позовите. У нее будет шанс, если откликнется…

…она вновь стояла на кухне. Махонькой кухне, где с трудом можно было протиснуться между шкафчиком и кухонным столом. Она чистила картофель, и тончайшие спирали кожуры слетали в мусорное ведро. Ножик с узким клинком, тетушкин любимый, был послушен.

Из приоткрытого окна тянуло черемухой.

Ветер играл с занавеской, то расправляя белый парус ее, то собирая крупными некрасивыми складками. Вечером надо будет снять и замочить в растворе уксуса.

…тетка сидела тут же, она чистила куриные яйца. Брала одно, в красной скорлупе, стало быть отжалела на рыночные, и ударяла им о край стола. Потом ловко поддевала скорлупу ногтем. Мелкие куски сыпались в подставленную миску, и значит, не придется собирать их по всей кухне.

— А я ведь говорила, что ничего-то у тебя не выйдет.

На плите в огромной кастрюле, которую доставали для особых случаев, закипала вода. Уже пошли мелкие пузырьки, а картошки еще маловато, только-только на дне миски.

— Вы не правы, — Катарина поджала губы. — У меня все прекрасно получалось!

— Что? А то я не знаю, что у тебя получалось… глупости всякие… проворонила ненормального? Кричковца на жертвенный стол отправила, толком не расспросив, — тетка загнула палец. — Женишка своего не разглядела… сколько с ним прожила? Вот то-то и оно…

— Да, она права, — этот глухой голос принадлежал дяде Петеру.

Он заглянул на кухню и носом повел.

— Скоро уже?

— Погоди, — отмахнулась тетка кухонным полотенцем. Дядя Петер был… домашним? В мятой рубашке с закатанными рукавами, в просторных, явно чужих, пусть и теткою подшитых по фигуре, штанах, в шлепанцах на босу ногу.

Он никогда прежде так не одевался.

— Скоро, — удовлетворенно ответил он. — Вот вода хорошо разойдется, и тогда… но тетушка права. Зря я с тобой возился. Эксперимент можно признать провалившимся.

— Значит, я все-таки эксперимент?

— А ты сомневалась? — он приподнял седую бровь. — Конечно, эксперимент. С чего еще мне было возиться с соседской девчонкой. Хотелось показать наглядно, что образование важнее врожденных качеств. Но увы…

Он развел руками.

— Действительно, как ты могла прожить три года и ни разу не обратить внимания на то, насколько нетипично его поведение?

— Я…

— Не оправдывайся, что тебе не было с чем сравнивать… а если и не было, то это исключительно твое собственное упущение.

Катарина проглотила обиду.

Картошка.

Надо думать о картошке, а не о том, что дядя Петер не прав. он как раз-то прав.

— Женщины, — проворчал он, погладив тетку по плечу. И та зарозовела стыдливо. — Никогда не видите действительно важного. Ты была нелогична.

Катарина опустила голову.

Была.

— Если рассуждать здраво, то что получим? Твое желание выйти замуж? Абсолютно мещанское. Глупое.