Книга Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР, страница 24 – Екатерина Наговицына

Все здание завалено трупами. Это обусловлено его расположением — оно находится на небольшой высоте, в пригороде Грозного, и целый месяц здесь шли жесткие бои. Наверное, по глубокому замыслу генералов, эта высота достойна, чтобы хлестаться за нее и положить около сотни солдат, наших солдат.

Конкретная двухэтажка переходила из рук в руки раз пять и теперь вся завалена телами боевиков и наших парней. Кто знает, когда сюда доберется хоть кто-нибудь и разгребет эту смердящую руину — братскую могилу.

Весь город превратился в большой склеп. Да и кому это вообще надо?! Начальство сидит, поджав одно место, в Ханкале и носа не кажет. Суки! Им бы пересидеть свой срок и отвалить домой. Господам полководцам страшно и жить хочется, ой как хочется! И мне страшно и жить хочется. Хочется вернуться домой, зайти, обнять жену, зарыться пальцами в ее волосы и целовать жадно и долго. Но это если бог даст, и я вернусь, а не стану одним из многих призрачных жителей этого дома.

Рядом начинает выворачивать напарника. Я молча протягиваю ему флягу с разбавленным спиртом. Тот утирает лицо рукавом и жадно делает два глотка. Ему тяжело, мне тоже, но я уже по местным меркам долгожитель, целый месяц протянул. Если еще учесть, что это моя вторая война, то вообще динозавр. А он еще неделю не разменял и сразу попал в такую переделку.

* * *

Напарник он номинально, по чистой случайности. Приблудный молоденький солдатик лет восемнадцати на вид. Пригнали устанавливать конституционный порядок в Чечне. Они ротой заходили в город на двух «Уралах» и попали под обстрел. Чиж — это я его так прозвал, так как был похож на взъерошенную маленькую птичку, худой и нескладный, — смог выжить в этой мясорубке потому, что его выкинуло взрывом с борта машины, после чего он отполз и вжался в бетонную нишу стоящего рядом дома, оглушенный и обескураженный мощью ревущего и уничтожающего все железа и огня. Я нашел его на следующий день, когда он сидел в подъезде и, всхлипывая, размазывал слезы по грязному лицу, прижимая к груди автомат, из которого не сделал ни одного выстрела. А когда я наставил на него дуло, глаза его расширились от ужаса, а лицо стало совсем детским.

— Ты кто?

— В-ваня, — заикаясь, произнес он.

— Твои на улице?

Паренек кивнул и всхлипнул. Подавленный, скомканный, один.

— Пошли.

— А мои? — Он с надеждой посмотрел на меня.

— Мертвые твои.

Ваня уткнулся в колени.

— Вставай. Надо уходить. Скоро сюда «чехи» придут.

Парень тяжело поднялся и пошел за мной.

* * *

И теперь мы продвигались вперед, туда, где, по моим расчетам, должны были быть наши. Просачивались от одного дома к другому, быстро перебегая от подъезда до подъезда, иногда огибая валяющиеся трупы.

Пару раз мимо пролетали грузовые машины, полные «духов». Гремя гусеницами, пронесся танк. Свой или чужой — попробуй разбери в этой каше. Под вечер рядом прошла группа чеченов. В разгрузках, с автоматами и гранатометами, явно не походившие на мирных жителей. Озираясь и переговариваясь по рации, они целенаправленно искали жертву. Я дернул Чижа за рукав, и он осел рядом. Даже не глядя на него понял, что пацаненок оцепенел от ужаса. Группа прошла совсем рядом. Нас разделяла кирпичная кладка разбитой пятиэтажки, и было слышно, как один докладывал в рацию о раздолбанной группе федералов и подбитых танках.

Вот уроды… Когда гыркающая речь стихла, осторожно выглянул в окно — на улице было тихо. Хотя на самом-то деле было громко, очень громко — где-то методично долбила артиллерия и строчили пулеметы, в ответ огрызались автоматным огнем и хлопками подствольников. Несколько раз что-то внушительно ухнуло. Наверное, рванули МОНки.

Надо добраться до своих. Видать, сказал это вслух, так как Чиж прошептал:

— Где же их искать?

— Найдем. На окраине, в направлении Ханкалы, блокпост ставили. Нам бы через Минутку пробиться, а там рукой подать.

— Что за Минутка?

— Площадь так у них называется… Перекресток на тот свет.

* * *

Через пару домов натолкнулись на двух бойцов. Наши. Сидели в полуподвале. Один был тяжело ранен в голову, второй сидел рядом и зажимал ему рану руками, которые были все в спекшихся сгустках крови. Даже если бы у него остались патроны, то среагировать на нас он бы все равно не смог — в глазах парня читались апатия и безразличие. Я подсел, приказав Чижу смотреть за улицей. Тот только взглянул на этих двоих и сразу ушел к выбитым дверям.

Потрогал пульс у раненого — слабый и неровный. Стало понятно, что парень не жилец. У него началась судорога. Товарищ, держа голову раненого, вдруг начал выть. В это время прибежал Чиж. Глаза его округлились.

— Т-там, на улице, группа идет. Чечены.

— Та е-е-е… Чиж! Хватай — потащили.

Рукой заткнул рот воющего и сильно дернул его за воротник.

— Заткнись! Схватил бойца и быстро в подвал. Понял?

Не был уверен, что тот меня услышит, но он тут же заткнулся и кивнул. Вместе подхватили под руки его товарища, слетели вниз по лестнице и, петляя по подвальным проходам и закуткам, зарылись вглубь подвала дома. В голове прыгала одна мысль: только бы не стали зачищать, тогда — конец. Сами себя загоняем в капкан. Но выхода не было. Патронов мало, да и какие из нас сейчас бойцы. Отсидеться бы. Снаружи вроде все тихо. У «чехов», видимо, тоже не было особого желания лезть в эту негостеприимную темень.

* * *

Раненый умер к утру, когда мы провалились в тяжелый сон. Вырубились неожиданно и все. Поэтому момента смерти никто не видел.

Я резко открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь. Потихоньку огляделся. Рука сжимала автомат, нацеленный на нишу, через которую мы вошли в эту пропахшую плесенью подвальную комнату, на мое плечо привалился Чиж. Посмотрел на тех двоих и сразу все понял. А его друг продолжал зажимать ему рану руками. Я встал. Чиж сполз на пол, но не проснулся, только что-то пробормотал во сне. Ноги затекли так, что не сразу смог двигаться. Да уж, хороши бы мы были, попади сюда чечены, лучше подарка и придумать нельзя. Наконец кровоснабжение восстановилось, я подошел и потормошил спящего бойца за рукав. Тот тяжело открыл глаза и не сразу сфокусировался на мне.

— Пошли. Надо выходить к своим.

Боец промолчал.

— Пошли, твой друг умер.

Он взглянул на тело.

— Ему уже ничем не поможешь. Надо уходить.

— Это не мой друг.

Голос его был глухой, с хрипотцой и абсолютно спокойный.

— Ну хорошо. То есть плохо, конечно.

— Это мой командир. Он меня собой закрыл.

Сел рядом. Достал сигареты. Прикурил. Одну отдал ему, второй жадно затянулся сам. Я берег сигареты и уже второй день не курил. Голова закружилась, и чувство голода притупилось. Мы сидели, курили и молчали. Чиж спал, неудобно завалившись набок. Вставать не хотелось. Демон безразличия начал нашептывать на ухо, призывая остаться и спокойно умереть здесь, в тепле и сухости, а не там, наверху, в грязи и холоде, где броня в конце концов размажет наши тела по разбитым дорогам.