Книга Смыжи, страница 55 – Петр Ингвин

Уточнение про мнимую незваность вылетело внезапно, а в нем, как оказалось, крылась истина. На самом деле Милица хотела, чтобы Андрей пришел. Придти он не мог по определению, этого не допускали установившиеся в мире правила, и все же подсознание в желании счастья подбрасывало идеи, которые противоречили закону. О таком нельзя было сказать вслух. Но ведь про себя — можно? Вот и накаркала.

Если это каким-то непостижимым образом происходило наяву…

За следственным экспериментом следили чрезвычайщики. Ну и зрелище. И какой повод задуматься о Милице и Андрее как адекватных членах общества!

Чрезвычайщики не вмешались. Не дали сигнала, не намекнули на неправильность действий. Не видели? Уснули на посту?

Сон. Однозначно и бесповоротно. Хотя и невероятно.

А во сне…

Во сне возможно все.

— Чего ты хочешь? — Милица посмотрела прямо на Андрея.

Она знала, чего он хочет, ей нужно было услышать его голос, увидеть его желание, ощутить всеми фибрами и прочими, какие ни на есть, жабрами-абра-кадабрами.

— Я хочу тебя поцеловать.

Андрей сказал это просто, как единственную в мире истину. Никогда и никому Милица не позволила бы вести себя так.

Кроме Андрея.

Потом были еще слова, и…

Поцелуй.

Сон? Конечно. Но даже во сне переступать границы нельзя. «Один раз — не водолаз», — утверждала древняя поговорка, но она неправа, поэтому сгинула вместе с олицетворявшей себя моралью.

Милица отлипла от Андрея.

В его глазах бурлили те же мысли и сомнения. Выводы он сделал такие же. Но когда уходил, Милица не выдержала:

— Подожди!

Губы снова встретились.

Им было плохо друг без друга. Им требовалось быть вместе, отныне и навсегда.

Было или пригрезилось?

Конечно, пригрезилось, нет сомнений. Наяву она никогда так не поступит.

А во сне — поступила. Почему?

Знала, что это сон. Только поэтому.

Воспоминание о ночном сумасшествии навело на странные мысли. Что, если кто-то влез в сознание и теперь манипулирует теми, кто оказался в поселке? У Милицы — сны, у Андрея — привидения в окне.

Собственно, к движущимся фигурам, которых не видит техника, относятся оба явления. «Пока не выясним, что именно ты видел, пусть остается привидением», — сказала Милица. Андрея тоже смущало слово «привидение». Здравый смысл говорил, что привидений не существует, это продукт фантазии, востребованный литературой и визуальным искусством. Но что-то мистическое витало в воздухе.

Как на возможную причину, внутренний голос указывал на Вадима Геннадьевича. Мог ли Чайкин создать неких смыжей — живых существ с разумом или его зачатком по принципу птерика, заврюши или немешарика? Мог. Вадим Геннадьевич — такой человек, что он все сможет, если дать ему время и ресурсы.

Вспомнилась нашумевшая история. Недавно один «темный» — человек с несовременными взглядами — задумал незаконный опыт. Любые расчеты можно сделать в голове, на бумаге или в потоке. Первые два варианта по сравнению с третьим — как велосипед рядом с ракетой. Естественно, незадачливый экспериментатор воспользовался техникой. Алгоритмы потока вычислили его, и чрезвычайщики предотвратили нежелательные для человечества последствия еще на стадии идеи.

А можно ли довести дело до конца так, чтобы об этом не узнали?

Хороший вопрос. Будь на него положительный ответ, Милица поклялась бы, что концы истории нужно искать в работах Чайкина. Практика утверждала обратное, в результате мысли шарахались от инопланетного вторжения до веры в привидения.

Сверху донесся клекот, затем резкий каркающий вопль. Над головой птерик разевал пасть с граблями мелких зубов — это он так улыбался.

Теперь глаза глядели на модифицированное существо в опаской: а если и птерик что-нибудь отчебучит? Немешарики тоже казались безопасными, но чрезвычайный блок уверен — угроза существует. Нет причин не верить чрезвычайщикам, безопасность — их профессия.

Прибывший на птерике Мишка не стал спускаться, он приветственно махнул рукой и приземлился неподалеку, у своего бывшего дома.

Его комната беспрепятственно открылась. Признала хозяина. Открылись так же гостиная, где семья собиралась вместе, и оранжерея.

А комната родителей с исчезнувшей Раисой Прохоровной отделилась от остальной части немешарика и осталась непроницаемой.

* * *

— Мне поручили первым делом узнать, пропустит ли дом бывшего жильца, члена семьи, — объяснил Мишка.

Он пригласил Милицу и Андрея к себе и потчевал чаем с тортом по рецепту Максима Максимовича — украшенные водорослями и политые соком взбитые сладости таяли на глазах, поедать растворявшееся на воздухе яство требовалось ускоренным темпом, пока шедевр кулинарии не превратился в безумную смесь ингредиентов, ни формой, ни вкусом не напоминавших гениально сотворенное из них лакомство.

Андрей разогнал мышей новым пугачом, Милица переоделась в чистое и сухое, теперь они сидели за столом профессорского дома и ели торт.

Обстановке встречи старых знакомых настроение не соответствовало. Тусклый взгляд Андрея не отрывался от пола, Милица не знала, чем помочь, и просто ждала, пока что-то прояснится, Мишка бездумно раскачивался, его глаза то и дело косились на отделившуюся родительскую спальню.

Андрей только что поведал о причинах змеиного нашествия.

— Обычный природный дисбаланс, — рассказал он. — Живые дома создали мышам комфортные условия, а от обилия мышей, своей природной пищи, расплодились змеи. Уменьшить их поголовье можно тремя путями. Первый — кардинальный, но уничтожение давно не считается приемлемым, если нет прямой угрозы человеку. Второй — резкое снижение количества пищи, но это, опять же, уничтожение. Третий — разведение в ореоле размножившейся популяции естественных врагов этих животных. Для змей это, например, ежи. Стоит завезти сюда сотню ежиков, и вскоре природный баланс выровняется.

Все оказалось просто и неинтересно. Обидно было расставаться с щекочущими нервы версиями о привидениях и пришельцах — повелителях змей.

Сейчас Мишка тихим голосом повествовал о своей жизни за прошедшее время:

— Коммуна развалилась. С идеей колонии покончили еще раньше. Нули не брали на себя ответственность, ведь мы не организаторы; а единицы обзывали идею глупостью и смеялись. Наверное, в правительстве понимали, что идея обречена изначально, потому и разрешили по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Обидно понимать, насколько был глупым.

За прошедший с последней встречи год Мишкино лицо посерьезнело, четко очерченные скулы, как у Раисы Прохоровны, стали чуть массивнее, белая кожа — бледнее, зеленые глаза — ярче. Прежняя короткая стрижка сменилась длинными волосами, собранными на затылке в хвост — на манер, как носил Максим Максимович.