Книга Тайна Богов, страница 45 – Бернард Вербер

– Я хочу, чтобы вы научили меня всему, что знаете, – говорю я.

Дельфина приносит фруктовый десерт.

– Начните говорить «я бы хотел» вместо «я хочу». Это урок номер один.

– Я бы хотел, чтобы вы стали моим учителем.

– Урок номер два. Успокойтесь. Перестаньте трястись и нервничать. Все, что с нами происходит, случается именно тогда, когда нужно.

– Но все это очень, очень важно…

Даже конец света может подождать до завтра.

– Хорошо. Я попытаюсь.

За это благое намерение вы получаете еще один балл. У вас 2 из 20. Вам пора уходить.

– Когда будет следующий урок?

– Учитель приходит, когда ученик готов.

Еще того не легче. Это фраза Эдмонда Уэллса, которую я когда-то внушил дельфину-медиуму.

Она встает, протягивает мою крутку и указывает на дверь.

И вот я снова на улице, иду вдоль пустынных проспектов. Час ночи.

Я возвращаюсь домой и падаю в кресло. Звонит телефон. В трубке раздается голос.

– Нет, Солена, извини. Завтра я тоже не приду. Я думаю, нам не стоит больше встречаться.

– У тебя появилась другая? – Да.

Я смотрю на фотографию Солены, невесты Габриеля, и задаюсь вопросом, что «мой предшественник» в ней нашел. «Любовь – это победа воображения над разумом», – говорил Эдмонд Уэллс. Моего воображения не хватит, чтобы сделать эту девушку привлекательной. В трубке раздаются рыдания.

– Солена, не плачь. Я думаю, что ты заслуживаешь кого-то лучше, чем я.

– Сволочь!

И она бросает трубку. Вот так. Теперь в моей личной жизни нет никого, кроме Дельфины. Партия будет трудной, но стратегия ясна. 2 из 20…

Я иду в библиотеку и беру книгу «Посуда в слоновьей лавке». Открываю на первой странице: «Солене, без которой я был бы так одинок в этом низком мире».

Да, придется признать, что я разбил кое-что в посудной лавке Габриеля Асколейна. Но мы с ним все-таки разные люди, и я ему ничем не обязан.

Я переворачиваю еще несколько страниц и начинаю читать первую главу.

«Иногда эта планета кажется мне чужой, а населяющие ее существа, которых принято называть сородичами или соплеменниками, представляются мне странными животными, которых я никогда не пойму, точно так же, как они не поймут меня. Я вижу в них слишком много страха. И чувствую, что одним из способов, которые они избрали для борьбы с этим страхом, – самим превратиться в хищников. Пугая других, они становятся смелее».

Только бы это не было автобиографией! Терпеть не могу авторов, которые считают, что они пуп земли.

Я читаю.

Постепенно вырисовывается сюжет. У героя, которого зовут Жиль, есть брат близнец, прекрасно вписывающийся в современную жизнь. Сам Жиль чувствует себя чужим в этом мире. Его брат работает в страховой компании, а Жиль занимается изготовлением, росписью и реставрацией фарфора.

Есть в романе и любовная история: оба брата любят одну и ту же толстую женщину, которую зовут Элефанта. [10] Есть там и детективная линия – брат Жиля застраховал их отца, а когда проигрывает в покер, убивает его, чтобы получить страховку. Жиль пытается выяснить, кто убил отца.

В конце концов Жиль создает свой шедевр: огромную фарфоровую слониху. На ее боку он изобразил брата, убивающего отца. Так он зафиксировал результат своего расследования. Фарфоровую слониху привозят на выставку, но брат Жиля, боясь того, что все узнают о его преступлении, разбивает ее.

В конце книги автор пишет, какую музыку слушал, когда писал книгу. Список альбомов, которые популярны на этой планете. Разумеется, ни одного знакомого. Я беру другую книгу. Это «Планета женщин». В ней рассказывается о мире, откуда исчезли все мужчины. Остались только женщины. Подзаголовок гласит: «Однажды на Земле останутся только женщины, а мужчины станут легендой». Эта книга посвящена некой Карине.

Похоже, у автора для каждого романа была своя муза. В конце – опять список музыкальных произведений. Я понимаю теперь, почему рядом с клавиатурой лежат наушники. Музыка помогает ему писать. Может быть, задает ему ритм.

Третья книга. Детектив, в котором единственным свидетелем преступления оказалось дерево. История рассказана от лица разумного дерева.

Очевидно, голова этого Габриеля Асколейна, типа, место которого я занял, была набита самыми разными идеями. Похоже, что его мысль металась во всех направлениях, не сдерживаемая никакими границами.

Кажется, ему очень нравилось писать. Поэтому и читать его приятно.

Мне становится не по себе в его шкуре. Писатель. Это труд одиночек, зато своим временем можно распоряжаться по своему усмотрению. А теперь, когда у Габриелия Асколейна намечается роман с Дельфиной Камерер, я чувствую, что в нем зарождается что-то новое. Новая муза – новая книга. Я ощущаю, что в нем снова запускается творческий проект. Мне остается только слушать ту же музыку, что и он, сесть за стол и писать, как он. Завтра и начну. На столе я вижу блокноты, рабочие тетради.

В них есть рисунки, карты, описания персонажей, схемы сюжетов со стрелками. Я читаю записи Асколейна и нахожу что-то вроде раздела «Советы писателю». Он объясняет технику создания параллельных историй. Автор развивает одновременно несколько сюжетных линий, разрезает и монтирует заново, как киноленту.

Он говорит, что некоторые сцены нужно разбить на кадры, чтобы лучше представить себе, как все происходит, а затем подробно описать эти кадры, чтобы и читатель увидел то же, что видит автор. Он упоминает прием, который для него очень важен. Это «mise en abyme».

Я читаю книги Асколейна до тех пор, пока мои глаза не закрываются от усталости. И проваливаюсь в пропасть сна.

«Мise en abyme» [11] – это художественный прием, заключающийся в том, что одно произведение помещают внутрь другого. Речь здесь может идти об истории, рассказанной внутри другой истории, картине внутри картины, фильме, музыке.

В литературе мы можем привести в пример «Рукопись, найденную в Сарагосе» Яна Потоцкого. Этот роман, написанный в XVIII веке, состоит из нескольких историй, включенных в многоуровневое повествование.

В живописи: фламандский живописец Ян ван Эйк в 1434 году помещает в центр картины «Портрет четы Арнолъфини» зеркало, отражение в котором представляет собой еще одну картину: автопортрет художника за работой. Супруги Арнолъфини стоят спиной к зрителю, художник – лицом. Этот прием встречается и у Диего Веласкеса, в картине «Менины», где художник написал самого себя, работающим над портретом, и у Сальвадора Дали, большого любителя головокружительных живописных приемов.