Книга Когда возвращается радуга. Книга 1, страница 33 – Вероника Горбачева

Но и придало им смелости. Потому что, когда Филипп де Камилле упомянул о развлечениях, одалиски повеселели — и захлопали в ладоши, призывая музыкантов. И Кекем пришло в голову, что от того, как она станцует, зависит, как пройдёт в дальнейшем их вечер. Забудут ли послы «шутку» или решат докопаться до истины.

Покорят ли девушки этих европейцев — или вернутся в гарем стыдливыми девицами?

Но главное — и Кекем читала это в сердце каждой из приехавших сюда — им вдруг и впрямь захотелось очаровать этих мужчин. Они были… чудесными, хоть двое из них — насмешник, прозывающий себя графом, и тот, серьёзный, Филипп, казались такими неприступными, что поневоле жаждалось вызвать улыбку на их лицах и добиться ласкового взгляда. Ирис дождалась первых ритмичных ударов барабанчика, грациозно и плавно, как учили, поднялась, скинула туфли — и вышла на свободное пространство в центре залы.

Ах, вино, это коварное вино! Конечно, это оно наделило её сейчас необычайной лёгкостью и гибкостью, и вовсе не при чём свинцовые браслеты, придавшие на занятиях столько сил рукам и ногам, и уроки Айлин-ханум, что заставляла недостаточно упорную Кекем по сотне раз повторять те или иные движения, доводя каждый жест до немыслимой выверенности, до совершенства… Если бы сейчас на голове у танцовщицы стоял кувшин с водой — она в самом бурном кружении не разлила бы ни капли.

Как же легко без браслетов!

Не вино, а свобода ударила ей в голову. И заставила плыть в танце с такой грацией, что даже Филипп де Камилле, над невозмутимостью которого вечно подтрунивали приятели, безотрывно смотрел на рыжеволосую деву, что на их глазах из нескладного подростка превратилась в воздушную фею, кружащуюся на цветочном лугу-ковре.

Звякал бубен в поднятой руке, перекликаясь с ритмичными ударами барабанчика и нежными переборами лютни, трелями флейты и цокотом гишпанских кастаньет в руках Ильхам. Словно извиняясь за свою недавнюю выходку, она первой вышла поддержать Кекем, а через несколько минут к ней присоединилась и Рима. И хотя наставницей танцев у девушек из соседнего гаремного зала была не Луноликая — должно быть, их души в тот момент настроились на единую мелодию, а потому — тела вытанцовывали слаженно, гармонично, услаждая взгляд и даруя невиданное наслаждение зрителям.

Под затихающую музыку девушки обходили восхищённых хозяев, даря каждому традиционный поклон. Раскрасневшаяся Рима хотела было пристроиться на прежнее место рядом с консулом, но тот вдруг, ловко перехватив её за талию, усадил себе на колени. Тонко улыбнувшись, протянул смущённой красавице чашу с апельсиновым шербетом и продекламировал:

— В чужой цветущий сад вошёл я, дерзновенный,

И замер восхищён красою сокровенной.

Склонилась лилия ко мне и прошептала:

Ах, настоящий миг — лишь танца миг мгновенный!

И добавил непонятно: — Браво! Брависсимо!

Мужчины дружно захлопали в ладоши и засмеялись.

— Вот это да! — откровенно зубоскалил Лебюэль, — наш суровый Агамемнон изволит, оказывается, втайне от всех баловаться виршами бессмертного Омара! Чего ещё мы о тебе не знаем? Уел так уел!

— Это всё наш скромник! — Консул шутливо ткнул пальцем в Бомарше. — Я был просто обязан проверить, что за книгу получил он в подарок от светлейшей валиде, а потом, клянусь богом, сам не заметил, как увлёкся, и начал переводить с персидского наречия на османское! Прелюбопытнейшая забава, скажу я вам, эти рубайят: попробуйте вместить целую притчу или поэму в четыре строки, соблюдя при этом нужные ритм и размер, не потеряв всей изначальной прелести! Огюст, не урони честь франков, разыщи что-нибудь в закромах своей памяти в честь наших прелестных танцующих гурий!

«Август», усмехнувшись, отсалютовал полным кубком. Свободной рукой коснулся рыжего локона Ирис. Глянул нежно.

— Не уходи, красавица, постой,

Вина тебе плесну я за простой,

А ты — танцуй, от танца я пьянею,

Пусть мой кошель совсем уже пустой…

— Прекрасно! — засмеялись мужчины. — Браво, Бомарше!

— А ты тот ещё дамский угодник, — Лебюэль осушил залпом свою чашу и нежно притянул к себе разрумянившуюся Захиру. — К чёрту танцы, — сказал хрипло. — Прошу прощения, не к чёрту, они прекрасны, но слишком эфемерны, а когда под руками, прошу прощения, нечто живое, тёплое и манящее — тут не до танцев. Музыка вот где… — Ударил кулаком по мощной рыцарской груди. — Эх, не знаю я ваших стихов и не собираюсь читать, но когда рядом со мной красавица и чаша — легче остановить бегущего першерона, чем мой язык…

Осторожно возложил ладони на румяные щёчки девушки.

Голос его был вкрадчиво-нежен, и предназначался вроде бы одной, но проник в сердца каждой из пяти:

— Говорят: нас в раю ожидает вино, -

Жоффруа задорно тряхнул головой.

— Если так — то и здесь его пить не грешно,

И любви не грешно на земле предаваться –

Если это и на небе разрешено.

Его губы невесомо, на какие-то доли секунды прикоснулись к девичьим — и Захира отпрянула в смущении.

— Здесь жарко, милая, — шепнул он. — Пойдём на крышу. Вечереет, с Босфора тянет прохладой… Пойдём. Скоро появятся звёзды…

— А и в самом деле, — подхватил консул. — Набивать животы — слишком уж невзыскательное веселье. Покажем нашим прекрасным гостьям чудесные уголки нашего сада. И уж давайте отпустим музыкантов, что собираются полночи терзать наш слух подвываниями на… как его… дудуке, очень он жалостливо звучит, а моё сердце настроено на возвышенные чувства, но никак не на стоны и вздохи.

— Я покажу Ильхам библиотеку, — коротко оповестил де Камилле. — Прошу не беспокоить, у нас будет важный разговор.

— Судя по всему — и впрямь важный, — пробормотал, глядя вслед удаляющейся паре граф дю Монстрель, и обратил благосклонный взгляд на свою пери. — Нет, он неисправим, наш моралист… Прелестная, а вы тоже предпочитаете проводить время средь учёных свитков и старинных книг?

— Я люблю то, что любит мой господин, — потупив глаза, ответствовала та. — А он вряд ли хочет растрачивать драгоценное время на крючки и картинки, будь им хоть триста лет.

— Вот как? — мурлыкнул Ангерран, придвигаясь ближе. — Почему?

— Сердце мне подсказывает… — Хайят вскинула синие глаза, мерцающие, как звёзды. — …что все эти мудрецы, писавшие толстые книги, рано или поздно откладывали в сторону перья и забывали о мудрых истинах, предаваясь радостям и утехам любви. Истины вечны, мой господин, к ним можно вернуться, открыв книгу даже спустя многие годы на той же самой странице. А радости столь мимолётны, что пренебрегать ими опасно: упустишь — и уже не воротишь. Что ты выбираешь, господин?

…- Тебя, — немного помедлив, ответил граф. И широко улыбнулся. — Право же… Хитро ты подвела, плутовка, не ожидал. Пойдём ко мне. Продолжим разговор наверху. У меня есть дивная коллекция жемчуга, и мне не терпится увидеть, как он смотрится на твоей нежной коже.