
Онлайн книга «Чувствуй себя как дома »
Однажды я спросил у Торы, сколько она восстанавливалась после экзамена. — Где-то месяц. Руку сломала, представляешь? А Ди вообще потащилась на задание никому не сказав. Потом долго работала без выходных. Пролетает вторая неделя. Тора разрешает мне есть и одеваться самому. За эти проклятые четырнадцать дней комната облепила меня изолентой одеял и замотала в кокон простыней. Прости, подруга, но бабочки не получится. Бруно интересуется, почему мое «готов» он теперь слышит намного реже. А я ему: изолента держит. Комната залепила мне рот, герр. И уши, прикиньте? Хотите бескрылую бабочку? Я к вашим услугам, герр. Здравствуй, третья неделя. Доктор сообщает, что мой мизинец почти зажил. Тора — о том, что почти зажили раны на имплантате для дома. Что часы скоро пойдут. Что мы вернем Ворона. А вот и четвертая неделя. Хромает мне навстречу, обклеивает комнату последним мотком изоленты. По ночам я наблюдаю за Торой, изучаю каждую морщинку на ее лице, каждый изгиб тела. Нет, Хлопушкам нельзя работать здесь. Они чересчур хрупкие. Чересчур взрывоопасные. — Нельзя, — повторяю я, когда Тора просыпается. — Мошек тяжелее ловить, чем мух, — шепчет она мне в шею. — Мы спрячемся под облупившейся краской на подоконнике и — готово. А куда спрятаться мухе? Особенно той, у которой повреждено крыло? — Но я не муха. Тора целует меня, и я клянусь себе, что больше не отпущу ее. Кожа мини-девочек слишком нежна, чтобы эти самые девочки боролись с монстрами. Иногда я боюсь дотрагиваться до Торы — мне кажется, что она мигом покроется синяками. И что бы эта упрямая девчонка ни говорила, за мухой можно спрятать целую армию мошек, если вдруг рядом не найдется облупившейся краски. Скоро я сдеру изоленту. Всю сразу, с кожей. И… Нет, здесь не место бабочкам. Я превращусь в муху. * * * Я наматываю круги по комнате, попутно завязывая пояс на огнеупорном костюме. Плечо саднит — предчувствует новую мухобойку. А я изо всех сил убеждаю себя, что нас вызвали по ошибке. Вчера я принес Бруно справку от доктора. — Поздравляю, Захар. Твое der Trotz мне импонирует. Завтра ты отправишься на задание с Викторией и Дианой. Как говорит Лида, гер-р-р-ой. — Он откинулся на спинку кресла и засмеялся. Его голос раздваивался, булькал, разлетается эхом по кабинету, словно внутри огромного тела сидело как минимум человек десять. И теперь я медлю. Боюсь, что мы разрушим здоровый дом. Когда-то я называл их друзьями. У нас с ними были совсем другие отношения, но мы по-прежнему неразлучны. Дом и я. Я и дом. Кто из нас убийца? Здесь два варианта: или никто, или сразу оба. — Готов? — Тора обнимает меня со спины. Сегодня на завтрак она надела платье и фиолетовые колготки, а затем, когда поступил вызов, — превратилась в черно-белый снимок. Помятый и потертый. Да, возможно, девушка, позировавшая для кадра, была вспышкой, но ее яркость съел фотоаппарат. — Готов. — Пальцы по привычке тянутся к шраму на плече. — А ты? — А я живу в этом мире уже второй год. Мне не к чему готовиться. Я запускаю руку в карман и касаюсь шероховатого корешка. Книга-талисман. Книга-друг. Книга-первая-помощь. Я взял ее в библиотеке и всю ночь перечитывал, учил, подчеркивал важное. — Небо… Ты до сих пор надеешься, что она пригодится нам? — грустно улыбается Тора. — Ох, Захар… Помнишь, как ты спас меня от воров и потом обрабатывал мне рану? Все по пунктам, четко, без самодеятельности! — Зря ты так, — обижаюсь я. — Что, если эта книга поможет нам выжить? — Разве что если примет на себя удар топора. — Ты не понимаешь… — Нет, это ты не понимаешь, Захар. Ты знаешь ее лучше песен «Наутилусов»! — серьезно заявляет Тора. — Зажмурься. — Что? Зачем? Она закрывает мне глаза ладонью и тараторит: — Вообрази: дом запер нас. Замуровал. Мы в каменном гробу, среди мертвых зеркал и перегоревших лампочек. Пахнет пылью и чем-то сладким. Конечно, скажешь ты, так пахнут яблоки. Так пахнет моя Хлопушка. Где-то в темном углу тикает сердце, но этих углов в доме десятки. Тебе сложно, ты ищешь Zahnrad, и все бесполезно. Тебя оглушает собственное сердцебиение. Дом ждет, когда ты сдашься. Он больше не называет тебя другом… И лишь мне, твоей Хлопушке, известно, в каком из темных углов он прячет сердце. Но я в отключке. У меня из шеи торчит — о ужас! — вилка. Сладкий запах постепенно вытесняет запах пыли. Я умираю. А теперь ответь, Захар: ты что, полез бы в учебник? — Тора… — хриплю я. В горле пересохло. Я пытаюсь выкинуть из головы эту сцену, но с каждой секундой она обрастает новыми деталями. — Я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось. Только не будь черно-белой фотографией. Я разрисую тебя фломастерами. Поставлю в рамочку. Повешу на стену. В дверь начинают барабанить. — Хватит нежиться, голубки! — доносится из коридора ворчание Ди. — Нам нужно спешить! И мы берем с собой скрипку и спешим — на первое в моей жизни задание. Бруно выделил нам машину — старую-старую «Волгу». — Чур, я за рулем! — восклицает Тора и приземляется на водительское сидение. До поселка мы доезжаем быстро. Чересчур быстро для того, чтобы мои молитвы о ложном вызове были услышаны. Мы минуем полосы улиц и Ворона, пляж и россыпь прибрежных кафе. Дальше, дальше, дальше — к скалам. Отшельник — белый двухэтажный дом — приютился у самого моря. Выбился из стаи, как беззащитная овечка, и — заболел. С хозяевами мы не знакомы. И мне легче от этой мысли, спокойнее. Спасателям запрещено… скорбеть. В детстве, когда мне было четыре, я часто гулял по соседнему пляжу. Строил башни из песка, гонял чаек. Тогда родители даже не подозревали, что у меня воспаление фантазии. Поэтому… Что бы ни ждало нас в доме, я буду думать о замке из песка. И о чайках. Мы притормаживаем вдалеке, у леса, — чтобы на машину ненароком не упал кирпич, а затем идем навстречу монстру. Молча. Сосредоточенно. Готовясь к худшему. Калитка приоткрыта. Из-за забора выглядывает огромная магнолия. Здоровается колышущимися на ветру ветками. — Я звонила пожарным и в скорую, — сообщает Тора, доставая из футляра скрипку. — С минуты на минуту должны приехать. Но мы не будем ждать. Мало ли что там. Ди, ты обыщешь подвал, я — первый этаж. — Она сжимает мое запястье. — А Захар… Захар — второй. Мы выбиваем дверь. К черту вопрос «есть ли здесь кто-нибудь?» Есть. |