Онлайн книга «Дьявол в мелочах»
Место рядом с ним как всегда пустует, потому что с тех пор, как нам разрешили садиться так, как хочется, не нашлось сумасшедших, желающих разделить одну парту с дьяволом. До этого самого момента. Я решительно ставлю рюкзак на Димину парту и плюхаюсь на стул рядом с ним. Неторопливо вытаскиваю учебник, тетради и пенал, и, покончив с этим, говорю — негромко, но и не переходя на шепот, пусть все слушают, если хотят — настороженно наблюдающему за мной Романову: — Я обдумала твое предложение. Но следовать ему не собираюсь, нравится тебе это или нет. "Твой ход, Романов", — думаю я, невидяще глядя в учебник и ожидая, что предпримет Дима. Если встанет сейчас и отсядет — то добьет меня окончательно. А если останется… если останется, то, видит Бог, я уже никогда не повернусь к нему спиной. К школе в то утро я пришел в числе первых. Долго стоял на крыльце, засунув руки в карманы "пилота". Перчатки не взял — назло отчиму, чья потребность в том, чтобы у меня все было хорошо, раздражала сильнее с каждым днем. Прозвенел звонок на первый урок, а я все стоял и ждал Соню. Всматривался в угол дома, из-за которого она обычно выходила, но так никого и не увидел. Мимо толпами шли ученики, среди которых были и традиционно гогочущие одноклассники. Но дела до них мне нет — в голове, словно по кругу, всплывают обрывки разговора в парке. Наверное, в тот момент, когда понял, что Рождественская не придет, я особенно остро ощутил, как все в моей жизни и в моих планах вечно происходит через задницу. Наверное, мне просто нужно перестать их строить и плыть по течению, но я, как и положено упертым баранам вроде меня, продолжаю делать все от обратного. Например, жду еще десять минут, хотя первым уроком у нас алгебра, и самое меньшее, что я отхвачу от Ильича за опоздание — очередная двойка. Но мне как-то все равно. Уже давно. Даже если перед зимними каникулами в школу вызовут дядю Витю, которому и вручат мои документы, мне уже все равно. — Какие люди. Романов решил все же посетить наше скромное общество, — оторвавшись от задачи, которую пишет на доске, говорит Ильич, стоит мне без стука войти в кабинет. — Заходи и вставай в угол. Мои глаза от произнесенной фразы округляются настолько, что едва остаются на месте. Класс гогочет, видимо, впечатлившись наказанием, которое придумал этот м*дак. А вот мне совсем не до веселья. Не удостоив Ильича ответа, сажусь на свое место, предвидя, что этот хер так просто не отстанет. И точно — стоит только мне опуститься на стул и начать доставать учебник, Ильич подходит к парте и хватает мой рюкзак. — Романов, или в угол, или вон из класса, — цедит он, глядя поверх очков, при этом на губах витает такая улыбочка, что хочется без промедления стереть ее с Ильичевской рожи. Я не отвечаю, встаю с места, выдергиваю рюкзак из его рук и толкаю край парты, так, что ему приходится едва ли не отпрыгнуть. Мы стоим так с полминуты, сверля друг друга взглядами, а по кабинету разливается такая мертвая тишина, что кажется, будто мы не в школе, а в морге. А потом Ильич делает то, чего я никак от него не ожидаю. Просто отходит и продолжает вести урок. И хоть я уверен, что так просто все не завершится, пока у меня есть шанс на краткую передышку. Соня появляется в классе перед вторым уроком. Такая незнакомая, но одновременно кажущаяся единственно близкой. Я испытываю настолько острое облегчение, что от него у меня сносит крышу. Это как ломка наркомана, закончившаяся, едва ему принесли новую дозу. Только от этой зависимости совсем не хочется лечиться. Рождественская садится рядом со мной, как будто так и должно быть. Будто мы с первого класса сидим вот так вдвоем на "камчатке", и это так правильно, что и вопросов ни у кого не возникает. Но это ложь. Прежде всего — самим себе. — Жаль, — наконец говорю тихо, когда Соня уведомляет меня, что отказывается от того, что я посоветовал ей сделать вчера. — Я не каждый день девушке предложение делаю. Вокруг стихают шепотки, снова воцаряется молчание. А мне оно даже нравится, когда вот так — под прицелом оба, с одним секретом на двоих. И когда не знаю, что сделает Соня в следующий момент, но надеюсь, что она не захочет просто встать и уйти. — Конечно, мне это не нравится, — пожимаю плечами, как будто это не имеет для меня значения. — Но буду добиваться и дальше, чтобы ты его приняла. Так и хочется добавить: "Теперь ты моя, Рождественская". Но демоны и без того ощерились в едином порыве, и чуть придержать их будет самым верным. До следующего раза. — Вот и посмотрим… на твое поведение, — наконец выдает Соня после продолжительной паузы. Губы ее поджаты, глаза опущены к учебнику, а лицо становится замкнутым и прочесть что-то по нему сейчас практически невозможно. — Оно у меня отвратительное, — соглашаюсь я сразу. И вдруг, неожиданно для себя, выдаю: — Слушай. Если уж то предложение не приняла, у меня есть другое. В пятницу здесь дискотека. Не хочешь сходить? Не бог весть какое удовольствие, но я приглашаю. Понимаю, что звучит это, наверное, странно. На таких мероприятиях меня не видели ни разу. Я вообще не понимал, зачем на них ходят, но сейчас отчего-то хотелось хоть ненадолго почувствовать себя нормальным. На идиотской дискотеке, с девушкой, которая мне нравится. Даже если это и закончится очередной порцией дерьма, попавшего в вентилятор, направленный в мою сторону. — Хочу, — откликается она мгновенно, но смотрит по-прежнему в учебник. Может быть, пытается скрыть ото всех удивление, а может — что-то еще. Проходит несколько секунд, прежде, чем Соня все-таки вскидывает взгляд и говорит: — Вдруг ты сделаешь что-то такое, что я передумаю насчет твоего первого предложения, — в уголке губ мелькает улыбка, но столь мимолетная, что трудно сказать — не померещилось ли. — Но я бы этого не хотела, — добавляет чуть тише, так, что никто другой не имеет шанса подслушать то, что кажется сейчас неким секретом для двоих. — Например? — Я делаю вид, что слушаю учителя, который уже вошел в класс и, не дожидаясь звонка на урок, начал что-то вещать. — Что может тебя заставить передумать? Это ее "хочу" вдруг становится чем-то настолько важным, что я даже забываю, что хотел сказать еще. Например, спросить о том, что вообще положено делать на таких "танцульках". — Слушай, я только надеюсь, что там не надо будет слушать завывания Киркорова или тупость "Руки вверх". Но если нас будут мучить ими, я захвачу на всякий плеер и наушники. Хватит на двоих. — Или мы можем сбежать, — тут же предлагает Соня и в глазах ее появляются смешинки. — Потому что Киркоров или Руки вверх — это слишком даже для моей психики. — Теперь она улыбается уже открыто и смотрит в глаза также, не отрываясь. Все портит окрик физика, такой громкий, словно тот орет прямо в ухо: — Рождественская. Миловаться будете за пределами класса. Соня тут же отводит взгляд и делает глубокий вдох, прежде, чем шепнуть: |