Книга Мир госпожи Малиновской, страница 55 – Тадеуш Доленга-Мостович

Господин Феликс искусственно рассмеялся:

– Вы и правда, уж простите меня, легкомысленная женщина. Значит, вы лишились всего, взяли в долг – и ради чего? Ведь его все равно уволят с должности и никуда не возьмут. На что вы станете жить? Как возвращать долги?… Похвально, конечно, с вашей стороны и благородно, не стану возражать, но – ради чего?…

– Он мой муж, и я не могу оставить его без помощи. Считаю это своим моральным долгом.

– А я не признаю моральных долгов по отношению к растратчикам. Советовал бы и вам не лезть в это дело. Я вот его видеть не хочу и на порог не пущу. Так меня обидеть!

– Не стану спорить, вы имеете право сурово его осуждать, хотя я верю, что случилось это не по его злой воле, а из-за отсутствия рассудительности, из-за слабости характера, из-за того, что он поддался дурному влиянию. Но я надеюсь, что в любом случае вы захотите поучаствовать в спасении Эвариста.

– Я?… Я?… Да я пальцем о палец не ударю!

Она принялась его убеждать. Использовала все аргументы, какие только могла. Ведь речь шла о сравнительно небольшой сумме. Однако господин Феликс остался непоколебим:

– Полагаю это бессмысленным мотовством, – повторял он.

После долгих уговоров он заявил:

– Да и… кто мне сможет пообещать, что Эварист эти деньги отдаст?

– Я вам обещаю.

– Я вам верю, но хочу спросить: с каких таких средств?

– Стану работать, для Эвариста какая-то должность найдется.

– Не думаю, но вам я могу поверить. Я не располагаю наличностью… Хм… Дам, сколько смогу.

Он вышел в соседнюю комнату, а потом вернулся с банкнотой в пятьсот злотых и листком бумаги.

– Хочу получить с вас расписку. – Он положил перед ней листок и перо. – Полностью, фамилия и имя.

– Всего пятьсот! – вырвалось у нее.

– Я не могу разбрасываться состоянием своих детей, – с достоинством ответил господин Феликс. – Времена тяжелые, а игра не стоит свеч.

Она с таким удовольствием отложила бы банкноту и вышла бы не прощаясь! Но не имела права этого сделать. Богна подписала бумагу, обещая себе, что этот долг она отдаст раньше прочих, даже раньше, чем Ендрусь.

Спрятав деньги в сумочку и увидев, что Феликс не садится, а стоит в ожидающей позе, она вскочила:

– Спасибо вам и до свидания.

– До свидания. Всех нас этот дурак обидел. Желаю счастливой дороги. До свидания. Целую ручки.

В прихожей мелькнуло кругленькая мордашка Кази. Богна же быстро сбежала по лестнице и пешком отправилась на вокзал. Там выпила стакан молока, съела булку и, попросив кельнера, чтобы вовремя ее разбудил, задремала в кресле.

Сон, однако, не придал ей сил, как и дрема в вагоне. Она приехала в Варшаву смертельно уставшей, но на отдых не было времени. Сперва она послала Эваристу пакет с едой, потом нужно было искать деньги. У знакомой швеи одолжила еще тысячу, Мишенька отыскал ей какого-то Файнцина, ростовщика, который согласился дать семь тысяч под десять процентов ежемесячно при условии, если она представит двух серьезных поверенных. С поверенными было уже проще. Профессор Шуберт поставил свою подпись, вторую – Сташек Карась.

«Через месяц, когда вернется тетя, – рассчитывала Богна, – отдам долг ростовщику».

Наконец все было урегулировано. Яскульский сдержал слово: лично побывал у министра и получил его согласие на закрытие дела. Госпожа Карась решила проблемы в прокуратуре, а Богна – в министерстве внутренних дел.

В полдень она приехала в следственный комитет, имея на руках все бумаги. В грязной тесной комнатке она ждала решения оставшихся формальностей. Наконец привели Эвариста. Богна представляла, что увидит его сломанным, согбенным, с небритым лицом и в испорченной одежде. Поэтому, когда он вошел вполне свежий, с улыбочкой на губах и с рукой в кармане, она испытала некоторое разочарование. Не могла понять отчего, но ощутила странную обиду.

Эварист непринужденно приблизился к ней и поприветствовал с таким лицом, словно ничего и не случилось. Она впервые поняла, что ей стыдно рядом с ним. Не могла поднять глаз, чувствуя на себе взгляды полицейских и нескольких человек, которые, как и она ранее, ожидали здесь. Тем временем Эваристу пришлось расписаться за возвращенные часы, портмоне и прочие мелкие предметы, при этом он перешучивался с чиновником. Богна сцепила зубы, чтобы не расплакаться.

– Ну, пойдем же из этого пристанища, – услышала она над собой его голос.

По лестнице они шли молча, на углу сели в такси.

– Что ты такая печальная? – спросил он.

– Так просто… и я не печальна…

– Ты осунулась. Должно быть, беспокоилась обо мне? Да? – Он наклонился и хотел ее поцеловать.

Она осторожно, но решительно отодвинулась. Не вынесла бы сейчас его ласк.

– Перестань, – сказала она. – Мы на улице.

– И что с того?… – Пожав плечами, он добавил с горечью: – Хорошо же ты меня приветствуешь.

– Эв… – начала она. – Эв, разве ты не понимаешь…

– Чего?

– Я слишком много… страдала.

Он сухо рассмеялся.

– Что ты говоришь?… Чудненько! Она, значит, страдала. Я в тюрьме сидел, приходилось спать на жестких нарах, есть баланду, выносить отвратительное отношение к себе, а теперь я узнаю, что это не я страдал, а она!

Водитель оглянулся, и Богна прошептала:

– Не говори так громко.

Он пожал плечами и замолчал.

– Куда мы едем? – спросил он, когда машина повернула к Вспульной.

– Домой.

– Значит, ты продала квартиру?

– Да. Поселилась в небольшом отеле.

Она расплатилась с водителем, и они поднялись наверх.

– Комнатка и правда маленькая, – сказала она. – Но сейчас нам и на нее не хватит.

– Клетка, – сказал он.

Выглянув в окно, из которого был виден похожий на колодец двор, он уселся на кровать, пробуя пружины матраса, потом на клеенчатую софу, после чего махнул рукой:

– В любом случае, удобнее, чем на нарах.

– Ты не голоден? – спросила она.

– Нет.

– Может, тебе нужно помыться? Дальше по коридору есть душевая.

– Приму душ вечером. – Закурив, он сказал: – Сейчас мне нужно выйти. Должен встретиться с одним мужиком. А он всегда бывает «У Клеща» между часом и двумя.

– Где?

– «У Клеща», в кондитерской. Я должен отдать ему это. Ты не поймешь, потому что написано специальным шифром.

Он показал Богне кусок серой бумаги, свернутый в тонкий рулончик.

– Что это?