Онлайн книга «Дом, в котором...»
|
— Мальчики, не верьте, что в раю… — дружно затягивают Табаки со Сфинксом. — Нет деревьев и шишек! — хрустально взмывает к потолку голос Горбача. — Не вееерьтеее!.. Курильщик зажмуривается. Кровать прогибается под тяжестью опустившегося рядом Черного. Он краснее обычного и тяжело дышит. Он пьян. Курильщика это нервирует. — Ну, что, я был прав? — спрашивает Черный. Курильщик садится. — Не знаю, — говорит он. — Ничего не знаю. — Прав в чем? — интересуется Табаки. — Кто и в чем был прав? Черный смотрит на Сфинкса. — Спорим, вы говорили долго, но он так ничего и не сказал. Он это умеет. Может болтать часами, а потом не вспомнишь о чем, хоть убей. Курильщик опять ложится. Он надеется, что если лежать неподвижно, голова перестанет болеть. К нему подходит Горбач и трясет гигантским вязаным носком в полоску. — Эй, Курильщик, здесь будут новогодние подарки. Что бы ты хотел? Надо определиться с этим заранее, может, придется делать заказ Летунам. — Ходячие ноги, — отвечает за Курильщика Черный. — Влезет в твой праздничный мешок то, что ему по-настоящему нужно? Горбач хмуро моргает: — Нет, — говорит он. — Это не влезет, — и отходит. Курильщик ощущает неловкость. Все смотрят на них с Черным. Не осуждающе, а скорее устало, как будто они до смерти всем надоели. Оба. И хотя Черный только что сделал то же самое, что он сам чуть раньше проделал с Нуфом, Курильщику становится неловко и хочется как-то от этого отмежеваться. — Не надо, Черный, — просит Курильщик. — Плевал я на все эти заморочки, — говорит Черный. По тону чувствуется, что он завелся. — На все эти табу. Об этом нельзя, о том нельзя… Я буду говорить, о чем захочу, ясно? Это последний год для страусов с упрятанной в песок башкой. Им осталось держать ее там каких-то шесть месяцев, но ты посмотри, Курильщик, ты только посмотри, как они обсираются, когда кто-то осмеливается об этом заговорить! Гробовая тишина после слов Черного пугает Курильщика, но и вызывает в нем неожиданное злорадство. Горбач комкает полосатый носок, и лицо его медленно заливает краска. Табаки в радужном балахоне застыл столбиком, за щекой — непроглоченный кусок. Слепой — пальцы на струнах гитары, сами, как струны — лица не видно… Сфинкс на спинке кровати, как на насесте, с закрытыми глазами… — Тот о цыплятах, этот о страусах, — бормочет Сфинкс, не открывая глаз. — Даже метафоры одинаковые. — Заткнись, пожалуйста, — говорит Черный, тяжело дыша. — Не делай вид, что не обоссался. Ты такой же, как они! — Да уж не как ты, слава богу, — вздыхает Сфинкс. — Знаешь что, если ты закончил давить нам на психику… — Ну нет, — пьяно ухмыляется Черный. — Я еще и не начинал. Это было так… вступление. Хотел дать Курильщику на вас полюбоваться. А как вы… — приступ беззвучного смеха мешает ему говорить, — а как вы все дружно сделали стойку, а? С ума сойти!.. Он вытирает выступившие на глазах слезы. — Что ты пил, Черный? — с ужасом спрашивает Горбач. — Ты как себя вообще чувствуешь? Табаки делает судорожные глотательные движения, пытаясь справиться с застрявшим в горле куском булки. — Прекрасно! — Черный вскакивает, демонстрируя широкую улыбку. — Я прекрасно себя чувствую! Курильщик немного отодвигается. Черный хватает его за плечо и, обдавая запахом перегара, громко шепчет в ухо: — Ты видел? Нет, скажи, ты их видел? — Видел, видел, — морщится Курильщик. Хватка у Черного железная. — Я все видел, Черный. Успокойся, пожалуйста. — Видел, да? — встряхивает его Черный. — Ты это запомни! Мы еще ими полюбуемся в день выпуска. Вот когда можно будет сдохнуть со смеху! Курильщику не до смеха. Он вскрикивает, когда Черный усиливает хватку и, шипя от боли, пытается разжать его пальцы. — Отпусти, Черный! Пожалуйста! Черный отпускает его, и Курильщик со вздохом облегчения валится на спину. — Ладно, что там выпуск! В наружности я бы хотел их встретить, вот где! Хоть пару минут полюбоваться. Потому что я их там себе не представляю, не получается у меня, понимаешь? Пробую представить — и не могу. Черный стоит зажмурившись. — Может, я перевел бы кого-нибудь через дорогу, — бормочет он. Слепой, угадав в мечтах Черного себя, усмехается. Горбач вертит пальцем у виска. — Придержал бы свою собаку, если бы она на кого-то из них набросилась… Табаки, справившись наконец с застрявшей в горле булочкой, разражается возмущенным визгом: — Что еще за собака? Какая-такая собака? Откуда она взялась? Мало того, что ты шляешься где-то в наружности, выискивая бывших состайников, и перетаскиваешь их с тротуара на тротуар, так у тебя при этом еще какая-то собака! Она что, натаскана нас отыскивать? Науськанная, да? Даешь ей понюхать заныканные у нас носки, а потом говоришь: «Фас, моя крошка»? Этой поганой, поганой… — Бультерьерихе, — шепотом подсказывает ему Сфинкс. — Да! Этой бультерьерихе, этой охотнице за черепами! Этой мерзкой твари! Дерьмо какое! — Уймись, Табаки, — смеется Слепой. — Он же сказал, что придержит ее. Меня вот угрожают перетащить через дорогу, не спросив согласия, — я и то не жалуюсь. Хотя, может, у меня все имущество на этой стороне останется. И мисочка для подаяния, и табличка «Подайте бедному слепому». — Придержит? — с горящими глазами выкрикивает Табаки. — Придержит? Ха! Да этих булей нипочем не удержать, если им что втемяшилось в их тупую башку. Они же невменяемые! А эта еще будет специально натасканная, представляете? — Но ведь и Черный у нас не слабак, согласись, — качает головой Сфинкс. — К тому же это будет его псина, его радость и сладкая девочка. Они будут вместе охотиться, вместе завтракать… — Заткнитесь, придурки! — кричит Черный. — Шуты гороховые! — Так и вижу, как они прогуливаются по утрам. Он — в сером пальто в клеточку и она — отрада холостяка — в серой попонке. У него в кулаке старый носок Слепого… в пакетике, чтобы запах не выветрился… они вышли на ежедневную охоту… — Заткнись! Да вы уже обоссались на самом-то деле! — Еще бы не обоссались, — хмурится Сфинкс. — Мы просто в ужасе, ты уж поверь. От одного вида твоей собаки… — Этой безбожной уродины, — встревает Табаки. — Особенно, когда ее не видишь, — не отстает Слепой. — Эти ее кривые ноги… — И пиратский прищур… — И ошейник с шипами… Ой-ой-ой! |