Книга Волчьими тропами, страница 48 – Купава Огинская

— Мы не будем их ни в чем убеждать, — равнодушно отозвался Свер, очень трогательно следивший за тем, чтобы я выпила все, что мне налили в огромную глиняную кружку. На этот раз поили меня теплым молоком с медом, что после горького отвара было очень вкусно, — до прибытия в деревню Дубров Яра полностью выздоровеет.

* * *

Тонкие, полупрозрачные, хрупкие на вид листы, пропитанные чем-то более жгучим, чем горчица, неплохо меня мотивировали.

Стоило только подумать о том, что мне опять придется лежать на пузе и терпеть, пока мою родную, нежно любимую спину, будут припекать местным аналогом страстно ненавидимых мною горчичников, как я прямо чувствовала, что выздоравливаю.

Эта ядреная дрянь была ужасна, и я не хотела больше ее даже видеть, не говоря уже о том, чтобы испытывать все ее чудодейственные свойства на собственной шкуре. И единственной возможностью избежать страшного – было делать вид, что я здорова. Совершенно здорова. На все сто.

Мотивация была сильной, и моими актерскими способностями можно было только восхититься.

Я почти не кашляла, улыбалась и очень правдоподобно уверяла, что лицо у меня красное не от температуры, а всего лишь от холода.

Да, в доме тоже от холода. Да, даже у печки. Да, мы, нечисть, такие вот странные.

Борясь с желанием прилечь прямо на полу в доме старосты или в небольшом сугробе во дворе, я просто лучилась здоровьем и мало что понимала.

Совсем не удивилась даже, когда Дубры при встрече с удивительной мной упали на колени, впечатавшись лбами в снег. О том, что это они меня так приветствовали, я узнала позже, а тогда, обессиленная и равнодушная ко всему, ничем не выказала своего непонимания.

Потому что не удивилась совсем. Сил на это просто не было.

Свер, очень предусмотрительно придерживавший меня под руку, только коротко бросил:

— Не сейчас, — и потащил меня дальше. В такой уютный и надежный домик, расположившийся на краю деревни.

После изматывающего обеда со старостой, стараний поддержать беседу и попыток ответить на задаваемые вопросы, все, что мне было нужно — теплая постель и тишина. И я была очень благодарна нашему замечательному вожаку за то, что он мне все это предоставил. И постель, и тишину.

Болеть совсем не круто. Это я осознала классе в шестом, когда свалилась с воспалением легких. Колбасило меня тогда примерно так же, как и сейчас, только в этот раз в груди не болело, будто мне в нее гвоздь вогнали. Правда, врачей поблизости тоже не было, только оборотни, деревенские жители и пироманы-энтузиасты, готовые сжечь меня исключительно с благими намерениями.

А еще был Свер. Самый главный, самый пушистый, самый тепленький оборотень из всех, смиренно и добровольно взявший на себя обязанности моей сиделки.

Надежно защищая меня от внимания дубров, он, тем не менее, оказался недостаточно сострадательным, и устроил нам с ними встречу. Поздним вечером, почти ночью, когда я чувствовала себя особенно хорошо, и даже стала робко надеяться на то, что скоро выздоровею.

Все было настолько прекрасно, что у меня даже аппетит проснулся. Я с удовольствием прикончила целую миску наваристого супа с перловкой, который раньше терпеть не могла, и взялась за вторую порцию, когда к нам с визитом пожаловали незваные гости.

Мне не очень хотелось с ними общаться, но Свер настоял, а ему перечить было сложно.

— Светел будь твой путь, — падать на колени и биться лбом об пол на этот раз они не стали, только поклонились низко.

— ‎Здрасти, — пробормотала я, дожевывая хлеб и не имея понятия о чем с ними разговаривать, и как себя вести.

Как выяснилось, как-то по особенному вести себя мне было не нужно, оказалось, достаточно просто сидеть и слушать. Даже отвечать не понадобилось, за меня все Свер сделал.

— В вашем обряде принимать участие она не будет, — отрубил он, когда главный в этом дуэте закончил расписывать мне всю важность их скорого праздника. За податью в их деревню мы должны были приехать как раз на Ночь Смага. Второй по важности праздник после Дня Смага, празднуемого летом.

И если летний праздник стандартно был направлен на воспевание своего бога и просьбы подарить богатый урожай, то Ночь Смага являла собой что-то весьма зловещее. Дубры верили, что на зиму огонь умирает, чтобы по весне вновь ожить, и праздник этот полностью соответствовал мрачному поводу, больше походя на поминки.

— ‎Неужели огненная дочь своего отца откажется продемонстрировать Смагу уважение и любовь? — возмутился тощенький с брошью из меди с тремя полосками пересекающими круг.

— ‎Она преподнесла огню свой дар на Стеречень. Этого достаточно.

Несдержанный дубр уже собирался вновь возмутиться, но был остановлен своим более мудрым товарищ.

— Мы понимаем и принимаем ваш отказ. Но есть ли надежда, что Огневица окажет нам честь, и поприсутствует на обряде?

Вожак не торопясь отвечать, посмотрел на меня. Дубры тоже уделили мне все свое внимание.

Поймав мой беспомощный взгляд, Свер едва заметно улыбнулся:

— Решай.

Вот так вот взял и бросил меня на произвол судьбы. Что значит решай? Как я могу что-то решать, если знать не знаю, что там на этом их обряде будет? Неужели он не мог просто взять и сказать им нет? Почему он меня не спас? Я же безотказная, я же не смогу…

— Хорошо.

Дубры остались полностью довольны моим ответом, а Свера он почему-то ничуть не огорчил. И только я одна ругала себя за то, что сказала совсем не то, что хотела. Когда-нибудь я обязательно научусь отказывать без колебаний…

Когда за посетителями закрылась дверь, я тут же потребовала подробностей.

— Что за обряд такой? На празднике меня убивать не будут?

— ‎Подношение даров, — равнодушно пожал плечами Свер. Все время, что дубры находились в доме, он возвышался надо мною, замерев в шаге от стола, и теперь тяжело опустился на табурет. Опершись локтем о стол, потёр глаза и равнодушно пояснил, — тебе, как Огневице, была бы предоставлена честь босиком пронести по ковру из раскаленных углей обескровленного петуха и бросить его в огонь, разведенный перед идолом Смага.

Поежившись, я опасливо понизила голос:

— Зря я согласилась на празднике присутствовать, да?

— ‎Не бойся, — Свер улыбнулся, — этой ночью Огневицы у них не будет, и ковра из углей тоже. Ничего страшного не случится.

Вот он вроде улыбался, пытался меня приободрить, а я прекрасно видела, как он устал. Если поход давался ему легко, то последние дни явно были не из простых. Не привык Свер нянчиться с больными, вымотался.

— Тебе бы поспать.

— ‎Да, — кивнул он, — пора ложиться. С рассветом выезжаем.

* * *

Я как-то упустила из виду, что с рассветом вставать придется не только Сверу, но и мне, потому утром чувствовала себя особенно паршиво. Болезнь, которая ночью, казалось, отступила, утром вернулась вновь, и невыспавшаяся, несчастная я страдала от кашля, насморка и противной слабости в коленях.