Онлайн книга «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)»
|
– Если не ошибаюсь, вы, кажется, моя землячка, варшавянка с Налевок?.. – Очень возможно, что вы не ошибаетесь… – Если не ошибаюсь, я встречал вас у мадам Сорокер на Налевках?.. – Возможно, что вы не ошибаетесь… – Если не ошибаюсь, вы вторая жена господина Курлендера?.. – Не все ли равно, ошибаетесь вы или не ошибаетесь…» Сейчас начнется… Книгу о них можно написать… Он и написал. И сделал их имена нарицательными. Уж он умел смеяться над своими евреями! Приедет, скажем, в Мариенбад на одно лето – « и хватит материала на три зимы », ведь курорт существует для развлечений, а не для морали. Странное дело, где бы ни поселились евреи, всё вокруг принимает облик местечка. Дом, где родился Шагал, например, напоминал ему, как напишет он впоследствии, «шишку на голове зеленого раввина с моей картины или картофелину, упавшую в бочку с селедками и разбухшую от рассола. Как я здесь ухитрился родиться? – морщился и думал Шагал. – Чем здесь люди дышат?» А еще речка Вонючка, ее окрашивает своими стоками каждый день в разный цвет стоящий выше кожевенный завод. Пустырь, где среди камней и мусора прорастают цветы и травы. « Молодые и старые евреи всех мастей трутся, снуют, суетятся. Спешит домой нищий. Степенно вышагивает богач. Мальчишка бежит из хедера ». Куда он побежит? Скорее всего, к воротам кладбища. Летит туда, чтобы выплакаться. Внизу река. Где-то вдали мостик, а прямо перед ним – погост, место вечного успокоения, могила. Моя мать ещё застала эту нищету в местечке. Она вечно слышала свои мольбы к отцу, матери: «Мама, хлеба! Отец, хочу кушать!» Точно Шолом-Алейхем говорил устами её и её сестер… И ответы родителей: «Хотите кушать? От этого не умирают!» Ещё как умирали… Но и радостный день не за горами! Гулять, скорее гулять! Смотреть в небо: там можно летать и говорить с Богом. И расти до размера всей Вселенной! Или со всей детворой – на речку. Вода всё остудит… Душа Шолом-Алейхема так никогда не вышла из детского возраста… Даже домашние поражались, как по-детски чист его восторг…А вот великий художник Хаим Сутин не любил вспоминать местечко. До конца жизни. Даже на идиш не хотел разговаривать, хотя долгое время никакого другого языка не знал. Вспоминал: его часто били на улице, дома, в хедере. И тогда он совсем как автор «С ярмарки» шел в лес, где долгими часами слушал птиц и лесные шорохи; когда стемнеет, смотрел на звезды. И это осталось на всю жизнь. Как, впрочем, и субботние вечера в местечке. Трепещущее пламя свечей. Тени на стенах и потолке. Молитвы. Песни. В Париже он будет работать все семь дней недели. У него будут новые костюмы и немыслимые галстуки. Однако свечи в Субботу будут гореть в его доме непрерывно. И при всех обстоятельствах.Так было в местечке Смиловичи. И в любом другом местечке… Местечко – Отчий дом. В Израильском доме писателей, – Бейт-Черняховски, по улице Каплан, 6, на стенде под стеклом – удивительный документ: ... «ПОДПИСНОЙ ЛИСТ НОМЕР 1022 Милостивый государь! Для образования Союза еврейских писателей покорнейшая просьба собранную по сему листу сумму немедленно выслать временному кассиру М.Г. Кагану в Гомель». Далее следует список жертвователей: «Кабанский кружок сионистов» и сумма – 22 рубля. Дата – 16 мая 1903 года. Еще там, в Российской империи, начался Союз писателей Эрец-Исраэль, который окончательно создан Х.Н. Бяликом в 1921 году. В том же году Тель-Авив получил статус города. От Риги и до Одессы, на просторах России и Украины, Буковины и Бессарабии, Румынии, Богемии, Моравии, Венгрии, Польши и Литвы – всюду были еврейские местечки. Местечки – хранилище еврейской души. Колыбель наших дедов и прадедов, наших песен. Здесь евреи одним глазом смеялись, другим плакали, отсюда вышли ученые и поэты, гениальные художники и полководцы. Здесь рождались короли на один день и актеры на всю жизнь. Как, каким образом из маленьких пыльных штетл – местечек, оторванных от большого мира, разъединенных труднопроходимыми дорогами, среди болот и лесов, где люди жили точно в загонах для скота, вышли Шагал и Сутин? И десятки других великих художников и писателей? Как могла в захолустном Белостоке родиться «Ивритская драматическая труппа», из которой потом вырастет театр «Габима»? Штетл уничтожали огнем и мечом головорезы Хмельницкого и петлюровские бандиты. Но по-прежнему в кузнице загорался огонь. И летели искры. И кузнец напевал. И шил портной, и кричал водонос. И меламед учил малышей азбуке и Талмуду, и сапожник стучал своим молоточком… Колыбель плотогонов и мудрецов и – увы! – красных комиссаров – еврейское местечко. Главным здесь было учение. В местечке росли будущие выдающиеся раввины, интеллектуалы, общественные деятели. Где еще можно было найти книги, на которых стоит штамп: «Общество дровосеков Бердичева для изучения Мишны». Их уничтожали, сжигали, как людей, но и сегодня в библиотеках Иерусалима или Нью-Йорка сохранились книги с подобными экслибрисами. Каким бы бедным ни было местечко – в центре непременно стояла синагога, а когда приходила беда – пускали шапку по кругу, кормили голодных, облачали нагих… Хасиды и революционеры. Упрямцы и добряки. Свадебные шуты и пророки. И над ними – «а идише маме», которая учила «не мудрствовать лукаво», потому что ты, как любила говорить бабушка, – «маленький еврей и промок под дождем»… Есть у Шолом-Алейхема удивительный рассказ. Как всегда, он исполнен неизбывной тоски. И юмора. Однажды мне даже сказали, что читать этот рассказ… ну что ли… стыдно. – Отчего? – Да уж больно этот еврей… маленький, жалкий. Зачем жалких-то людей выставлять на суд чужих? Что, среди нас нет сильных? И начали перечислять… – А разве слаб духом Тевье? – продолжил я список. – Не высок, не силен, не могуч? И какая сила его пересилила? Да никакая! Вообще, человек – не железо. И каждому еврею положена своя доля. Свой удел в будущем мире. А тот рассказ – о том, как меламед Фишл возвращался домой на Пасху из Балты в Хащеваты. И что с ним приключилось в пути. Он – человек, которому суждено было быть дома гостем, желанным гостем, но на короткое время, только на праздники. Потому что все остальное время он учительствовал на чужой стороне, держал в руках указку, вдалбливал в тупые головы Талмуд и тихо тосковал по дому. |