Книга Ближняя Ведьма, страница 4 – Виктория Шваб

Вскоре показывается самая густонаселенная часть деревни. Дома теснятся друг к другу – каменные, отделанные деревом, под соломенными крышами. Те, что поновее – более светлые, а старые, изъеденные ветром, потемнели и обросли мхом и лишайником. Между ними, вокруг и вообще повсюду тянутся узкие, утоптанные дорожки.

Я издалека вижу, что в центре Ближней собралось много людей.

В таком маленьком местечке новости распространяются мгновенно.

Когда мы добираемся до площади, там уже собрались почти все жители, перешептываются, обмениваются слухами. Они собираются в центре, потом разбиваются на группы поменьше, еще меньше… Словно тучи в небе, только наоборот. Отто оставляет нас – он должен найти Бо и других своих людей, отдать им какие-то распоряжения. Мама видит других матерей и устало машет им рукой. Она выпускает руку Рен, и сестренка тут же устремляется к толпе.

– Присматривай за ней, – говорит мне мама, уже не глядя на нас, и плавно скользит к женщинам.

У меня совсем другие планы, но протест, не родившись, умирает на моих губах. Моя мать не просит. Ей достаточно просто взглянуть на меня. Этот взгляд говорит: «У меня умер муж, а его брат слишком придирчив. У меня почти нет времени для себя. Так что, если не хочешь стать еще одной обузой для своей бедной матушки, будь послушной дочкой и присмотри за сестрой». Все в одном взгляде. В каком-то смысле маму можно назвать властной. Я киваю и бегу за Рен, ловя на лету обрывки разговоров, сплетен, которые вьются и кружатся вокруг.

Рен приводит меня к Отто и Бо, которые тихо о чем-то разговаривают. Бо худой и слегка прихрамывает, он намного моложе дяди. У него длинный нос, и, хотя каштановые кудри падают ему на лоб, по сторонам уже наметились залысины, и весь он кажется каким-то острым, угловатым.

– …видел его возле своего дома, – говорит Бо. – Было не так уж поздно, не совсем стемнело, но уже смеркалось, так что сначала я глазам своим не поверил…

Рен упорхнула вперед, и Отто, покосившись на меня, коротко кивает в ее сторону. Я отхожу, отметив про себя, что Бо живет на западном краю Ближней, а значит, незнакомец, вероятно, обогнул деревню с той стороны. Нагоняя Рен, я прохожу мимо двух семейств из южной части деревни. Замедляю шаг, не спуская глаз с сестры.

– Нет, Джон, клянусь тебе, высоченный такой, прямо как дерево без листьев… – тараторит старуха, широко растопырив руки, как огородное чучело.

– Ты рехнулась, Берт! Я сам его видел – он старик, старый-престарый, даже дряхлый.

– Да он призрак.

– Ничего подобного, никакой не призрак! Он серединка на половинку – наполовину человек, наполовину ворона.

– Ха! Значит, призраки – это сказки, а такие полувороны бывают? Ты просто его не видел.

– Видел, клянусь!

– Он, должно быть, ведьмак, – включается в разговор женщина помоложе. Все на миг затихают, а потом Джон начинает махать руками с удвоенной силой.

– Нет, если он был такой полуптичьей тварью, так это добрый знак. Вороны – доброе предзнаменование.

– Вороны – это ужасное предзнаменование! Ты, видно, спятил, Джон. Знаю, я это говорила на той неделе, но тогда я ошибалась. На самом деле ты спятил вот сейчас!

И тут я понимаю, что потеряла из виду Рен.

Кручу головой во все стороны и вижу, наконец, пятнышко ее светлых волос, мелькающее среди других детей. Я спешу туда, нахожу сестру. Она на голову меньше других, но вопит так же громко, а носится вдвое быстрее. Ребята берутся за руки, затевая какую-то игру. Девочка на год старше (Рен называет ее Сесилией), вся из острых локтей и коленок, в юбочке цвета вереска, хватает мою сестренку за руку. По скуластому лицу Сесилии, до самых рыжих кудряшек, кляксами рассыпаны веснушки. Я смотрю, как они с Рен машут руками, вперед-назад… и вдруг кто-то, всхлипнув, плюхается рядом в грязь.

Эдгар Дрейк, лохматый белобрысый мальчишка, сидит на земле, потирая ладони.

– Что с тобой? – Я опускаюсь рядом с ним на корточки и осматриваю ободранные руки. Прикусив губу, он кивает, стараясь не разреветься. Я счищаю грязь, стараясь как можно нежнее касаться ссадин. Он ровесник Рен, но она у нас девица небьющаяся, а Эдгар весь в царапинах и синяках, потому что постоянно падает. Его мать, белошвейка, только и делает, что латает то его одежду, то его самого. Эдгар печально смотрит на свои пальцы. Я улыбаюсь ему.

– Что в таких случаях делает Елена, чтобы тебе помочь?

Елена – моя лучшая подруга и старшая сестра Эдгара, и она пылинки сдувает с него.

– Целует, – шепчет он, продолжая кусать губы. Я делаю вид, что целую каждую ладошку. Интересно, если бы я так же нянчилась с Рен, какой бы она сейчас была? Может, такой же неженкой и недотрогой, хныкала бы от каждой царапинки? Не успеваю я подумать об этом, как раздается пронзительный смех – это Рен, хохочет и зовет нас.

– Эдгар, скорей! – кричит она, нетерпеливо переминаясь в ожидании начала игры. Я помогаю мальчику подняться, и он бросается к друзьям, чуть снова не упав по дороге. Неуклюжий парнишка. Он встает в круг рядом с Рен и хватается за ее правую руку, задев ее плечом.

Посмотрю, как они играют. Это та же игра, в которую и я когда-то играла. Держа за одну руку Тайлера, а за вторую – Елену. Игра-хоровод. Она начинается с песенки, с Ведьминой считалки. Песня эта, наверное, появилась на свет тогда же, когда и сказки о Ведьме из Ближней – а может, они существовали всегда, с тех же самых пор, что и сами вересковые пустоши. Мотив завораживает, гипнотизирует, так что становится жутковато и кажется, будто ее напел сам ветер. Дети держатся за руки. Они начинают медленно двигаться по кругу и петь.

Дети поют все быстрее, все быстрее движется хоровод. Это всегда напоминает мне ветер, который играет с опавшими листьями, вихрем поднимает их, закручивает…

Быстрее.

И еще быстрее.

Песня начинается заново.