Книга Подземный художник, страница 76 – Юрий Поляков

– Погоди! – спохватился Свирельников. – Лук не режь! Лучше покроши зеленый!

– Почему?

– Репчатый на голову похож.

– На какую голову?

– Не важно. Но сегодня круглое резать и есть нельзя!

– Понятно! – вздохнула Светка и повернулась, чтобы идти к плите.

Завязки фартучка кокетливо свисали прямо в ложбинку меж румяных девичьих ягодиц. У Михаила Дмитриевича сбилось дыхание и похотливо затеплилось в паху.

«Без эксцессов!» – напомнил он себе.

Вот она, поздняя любовь: приходится учить девушку стряпать! С Тонькой было все как раз наоборот. Покойная теща вышколила дочь для замужества идеально: готовка, стирка, глажка, швейная машинка… Оставалось только обучиться постельным премудростям. А со Светкой все наоборот. М-да, продвинутое поколение!

Для укрепления семьи Свирельников решил свозить жену в Ельдугино. Был как раз август – самые грибы да еще рыбалка! Тоня, тоже чувствовавшая неладное, обрадовалась: первый семейный отпуск они провели именно в Ельдугине. Спали в проходной комнате под лоскутным одеялом. Точнее, не спали, а ждали, мучая друг друга, пока накашляется на печи за занавеской дед Благушин да перестанет ворочаться в светелке молоденькая прыщавая учительница, присланная по распределению из Калининского пединститута. Дед ей сдавал угол, пока колхоз достраивал преподавательнице домик. Да, с любовью было очень непросто, потому что старая изба отзывалась предательским скрипом на все их осторожные объятья и полузадушенные трепеты. А за завтраком учительница взглядывала на них с завистливым укором.

По утрам ходили в лес. Дед Благушин рассказывал, как нашел Грибного царя, и даже показывал место. Там он после этого часто собирал белые, но все какие-то меленькие.

– Если Грибного царя найдете, не рвите – сначала желание загадывайте!

– Какое?

– А это уж ты, милка моя, сама думай!

Тоня смотрела на старика с восторгом и не верила. Потом дед потихоньку учил Ишку, как проверить, надежная ли жена досталась:

– Верная, она подле мужа в лесу ходит, а если гриб найдет, то сразу кличет: мол, иди смотреть! Гулящая все норовит уплутать куда-нибудь подальше. Жадная грибы тайком собирает, а потом хвастается. Чересчур самостоятельная грибы пересчитывает и потом сравнивает, кто больше собрал, она или мужик ее…

Свирельников понял, что с женой ему фантастически повезло: Тоня старалась ни на шаг не отходить от мужа, а найдя гриб, радостно звала и даже приминала траву вокруг, чтобы благоверный мог лучше рассмотреть и оценить находку. Там же, в лесу, они хотели наедине вознаградить себя за опасливые неудобства тесной дедовой избенки, но, как на грех, угодили в муравейник и еле спасли белую Тонину попу от страшного покусательства…

Вскоре Свирельников встретил возле сельмага Витьку Волнухина с молодой женой Аней и поначалу не узнал. Спасибо, дед в бок толкнул:

– Эвона, дружок твой с половиной идет!

– Какой дружок?

– Да Витька – какой же еще?

– А он тоже женился?

– Ага, на медсестричке.

Волнухин за те годы, что не виделись, превратился в здоровенного жилистого мужика с синими якорными наколками на руках. Аня же была темноволосой грациозной толстушкой. Вечером они собрались в волнухинском доме, точнее, на половине, выделенной молодым после свадьбы. Витька гордо включил магнитофон «Нота» с песнями только что умершего Высоцкого:

Аня ахнула, узнав, что Миша и Тоня были на панихиде в Таганском театре. «Святой человек» Валентин Петрович курировал от ЦК траурное мероприятие и помог с пропусками.

– А правда, что он держал в гробу черную розу? – с благоговением глядя на очевидцев, спросила она.

– Белую, – с мягким столичным снисхождением поправила Тоня.

Аня старательно сервировала стол, демонстрируя, что у них тут тоже все по-городскому, и своими черными выразительными глазами показывала мужу на приборы: мол, что ты, как деревня, без ножа ешь! Витька рассказывал про флот, про то, как на первом году ему, «салаге», «годки» приказали для смеху рашпилем отпиливать лапу якоря.

– А я знаешь что сделал?

– Что?

– А он попросил у мужиков в доке автоген и срезал! – с гордостью сообщила Аня.

– Вот так и срезал? – покачал головой Свирельников.

– Да, – совершенно серьезно подтвердил друг детства. – Кипеж был жуткий! Комиссия приезжала, старшину разжаловали, а замполиту вкатили выговор за плохую работу с личным составом.

– Старшина-то, когда исключали из партии, оправдывался, что с молодыми всегда так шутят! – разъяснила Аня, помнившая всю эту историю наизусть. – Кто ж знал, что Витька автогеном! Он у меня смышленый! – Она с неловкой еще нежностью погладила мужа по плечу.

– А тебе что сделали? – насмешливо спросил лейтенант Свирельников, слышавший от флотских эту байку раз двадцать. – За порчу военного имущества срок должны были дать!

– А что мне? – заюлил друг детства, чувствуя угрозу разоблачения. – Мне ничего. Я же приказ выполнял… А как там, в Питере? Говорят, всегда в магазине пиво есть?

– А как же без пива! – кивнул выпускник «Можайки», давая понять, что щадит враля только ради его доверчивой супруги.

Потом пили за будущего генерала Михаила Дмитриевича Свирельникова и соответственно за будущую генеральшу. За будущего председателя колхоза «Волжская заря» Виктора Николаевича Волнухина и соответственно за будущую председательшу. Закусывали солеными рыжиками и говорили, конечно, о грибах.

– Грибного царя-то никто больше не находил? – поинтересовался Свирельников.

– Уж и царя! – усмехнулась Аня.

– Она не местная – не верит, – объяснил Витька и с чувством обнял жену.

– А если бы нашли – что загадали бы? – вдруг спросила Тоня.

– Я бы – дом. Свой… Отдельный! – не задумываясь, ответил Витька.

– Я – чтобы наша сборная выиграла… – сказал Свирельников.

– Я – чтобы любовь не старела вместе с нами! – весело объявила Тоня.

– А я… я… – растерялась Аня. – Чтобы мир во всем мире!

Они расхохотались и выпили за мир во всем мире.

Просидели до рассвета. Потом глянули на жестяные ходики и ахнули. Вышли на улицу. В воздухе пахло утренней рекой. Хрипло, словно с похмелья, перекликались петухи. За мутно-синим заречным лесом вспухало рыжее солнце. Над Волгой тянулся слоистый туман. Казалось, текут две Волги – одна тяжелая, полная рыбы и водорослей, а другая – легкая, молочно-бесплотная.