Книга Очень странные дела. Беглянка Макс, страница 24 – Бренна Йованофф

– И что ты собираешься делать, Макс? Хочешь меня ударить?

Я выставила подбородок и пожала плечами:

– Я еще не решила.

Нейт отложил в сторону блокнот и поднялся на ноги.

– Ладно, Макс. Пойдем уже в парк. В другой раз над рампой поработаем.

Я покачала головой:

– Это мое место и моя рампа, и я не собираюсь скучать под навесом для пикника лишь потому, что Билли – конченый мудак. Это изначально мое место.

Я разговаривала с Нейтом, но по-прежнему смотрела на Билли, поэтому заметила перемену в его лице. За секунду из насмешливого зануды он превратился в опасного типа.

Билли грустно покачал головой и лживо улыбнулся. Взгляд оставался прежним.

– Ма-а-акс, не будь эгоисткой. Пора научиться делиться. Мы же семья.

Слово было тяжелым, сладким и болезненным, как яд.

Вместо ответа я расправила плечи и уставилась на него, все еще держа молоток. Стиснув зубы, я горела от злости, но не понимала, что делать дальше. Мне очень хотелось ухмыльнуться или заткнуть его одним словом – словно оружием.

Билли смотрел на меня сверху вниз, беспечно улыбаясь, а я смотрела в ответ.

Нейт подошел к нам по утрамбованной грязи. Сердито крикнул:

– Оставь ее в покое!

Нейта разозлить было трудно. Обычно он держал рот на замке и опускал голову, пока ситуация не стабилизировалась. Но если он все-таки злился, значит, был справедливый повод для этого.

Его стремление к праведности напоминало Лешего из комиксов. Да, Нейт был низким, застенчивым и худым, а сухое русло ручья не похоже на темное болото, но то, как он смотрел на Билли, напоминало свирепую ярость того персонажа. Впервые за долгое время я вспомнила о том, как Леший победил байкерскую группировку, заказчика и «Скотобойню». Меня радовало, что кто-то встал на мою защиту, хотя в глубине души я знала, что Нейт бессилен.

Уэйн все еще сидел на диване, смеясь своим безумным смехом. Обстановка накалялась.

Билли не смеялся. Он схватил Нейта за локоть и скрутил ему руку. Сначала Нейт не боролся и не издавал ни звука, но потом терпению пришел конец. На глаза навернулись слезы, а лицо покраснело, и тогда он издал короткий резкий вопль.

Билли нажал сильнее, и Нейт сжал губы, закрыв глаза. Уэйн перестал смеяться и поднялся на ноги. Теперь он выглядел больным и беспомощным.

– Прекрати, Билли! – велела я твердым ровным голосом. Так дежурный разговаривает с учениками седьмого класса во время обеденного перерыва.

Билли ухмыльнулся, подняв руку Нейта, буквально зажимая ее между лопатками.

– Прекратить? Что прекратить, Макс? Это?

Я еще долго вспоминала, как весело в тот момент звучал его голос. Смех, который никак не соответствовал выражению лица. Его глаза поглотила ужасающая пустота – холодная и глубокая.

Раздался громкий звук.

Я не знала, что сломанная кость может так громко хрустнуть. Звук напоминал пролитую на лед воду или трещину, когда камень прилетает в лобовое стекло. Нейт вскрикнул и рухнул на колени на дне ручья, неловко держа себя за руку. Билли отступил, и сначала я даже не поняла, что случилось. Я думала, что это конец – неприятный и безобразный, но все же конец. А потом увидела, почему Нейт не смог устоять на ногах – локоть был вывернут, а лицо побелело так, будто вся кровь хлынула прочь из тела. Под кожей выступала белая кость.

Долгое время никто не шевелился. Затем Уэйн отвернулся и полез прочь из канавы. Дождь грязи и гравия из-под его ботинок осыпался к моим ногам. Он направился в сторону дороги, опустив голову и не оглядываясь.

Билли по-прежнему не сводил с меня странного взгляда – такого пристального, что казалось, мне делают рентген. Его лицо оставалось бесстрастным, но глаза горели, как у Отто, немецкой овчарки миссис Хаскелл, когда пес смотрел на кошку.

Вдохнув через нос, Билли наклонился ближе.

– Что ты собираешься делать, Макс?

Я промолчала. Нейт упал и мог теперь только тихо хрипло дышать. Но я к нему не подошла. Я понимала, что проявление нежности только усугубит ситуацию. Я уже как-то стала свидетельницей поведения Билли, когда пыталась ему помочь. Да, Нил насмехался надо мной, и это плохо, но Билли меня ненавидел. Я хотела быть хорошим другом, но не могла поступить правильно или храбро… Я не могла даже помочь Нейту.

Билли стоял надо мной, преграждая путь.

– Будь хорошей девочкой и держи рот на замке. Поняла?

Нейт тихо плакал, всхлипывая и прижимая руку к груди.

Билли наклонился и на ухо повторил слова:

– Ты поняла, Макс?

Билли выдал все за несчастный случай. Так он сказал отцу, моей маме и медикам на подъездной дорожке после приезда машины «Скорой помощи».

Он показывал Нейту прием Халка Хогана ^[29], и рука соскользнула.

Он так странно улыбался – неужели ему кто-то поверит? Увы, я не учла, как сильно взрослые хотели верить в то, что он не псих. Я мучилась от желания все рассказать, но изменит ли правда положение дел? Рука Нейта не заживет по волшебству. Так что я просто поддакивала.

Нейт не стал спорить. С каменным лицом он сидел на носилках и ничего не говорил, даже когда ему наложили шины, обмотали руку бинтами и погрузили в машину «Скорой помощи».

Я позвонила ему, как только он вернулся домой из больницы. Я хотела извиниться, но слова почему-то звучали небрежно, безразлично.

– Я с ума сходила, когда ты уехал, – призналась я. – Но сейчас все успокоилось. Нейт, я никак не думала, что он это сделает.

Я ждала, что Нейт закричит или хотя бы попросит перестать вести себя так, будто все нормально. Но вместо этого он ответил:

– Знаю.

Нейт больше не приходил работать над рампой. Каркас так и стоял наполовину собранный, с выцветшими на солнце досками. Через некоторое время, когда я наконец поняла, что никто из них не вернется, я закончила рампу самостоятельно. Папа научил меня резать углы, и у меня хорошо получалось орудовать пилой и уровнем, но я была одна, а фанера казалась неподъемной. Целых четыре дня я трудилась не покладая рук.

Уроки в школе начались через две недели, и я вернулась, не зная, есть ли у меня еще друзья. В первый день Нейт сидел за общим столом с другой стороны класса. За обедом все обступили его, чтобы подписать гипс – даже миссис Маллард, учитель французского, которая меня презирала, и те ученики, кто раньше обходил нас стороной. Однако мне было неловко оставлять свою подпись. Да он и не просил.

Так будет лучше. По крайней мере я сама начала в это верить. Мне казалось, что моя подпись станет не дружеским жестом, а признанием своей вины.