Онлайн книга «Дарт Мол: Взаперти»
|
— Работай, — велел Артаган. — Сколько? — Начнем с одного. Паренек закрыл глаза и поднял самодельный куб. Вздувшиеся мускулы проступили на его плечах, груди и животе, бицепсы напряглись, руки вытянулись, пока он удерживал куб из мусора на расстоянии вытянутой руки над полом. Когда он собрался опустить его, Артаган вымолвил: — Держи, пока я считаю. Эоган не стал возражать. Груз в его руках задрожал. Юнец стиснул зубы, секунда за секундой борясь с усталостью и силой притяжения. Все это время Артаган безучастно стоял над ним, наблюдая, как слабость покидает тело сына, ощущая знакомую смесь чувств — глубокой гордости и тревоги, приходивших от сознания, как упорно мальчик трудится и, в конечном счете, какое малое это имеет значение. — Отец... — прохрипел Эоган. — Еще пять секунд, — произнес Артаган. — Ты сможешь. Сын прижал подбородок к груди. Его лицо потемнело — стало алым аж до сливового оттенка, все вплоть до корней волос. На висках вздулись вены. Из горла вырвался слабый непроизвольный всхлип, и Артаган услышал, как груз начал дребезжать, — это руки мальчишки затряслись сильнее прежнего, угрожая выпустить ношу. — Я не... — Еще две секунды... Одна... — Артаган кивнул. — Хорош. Мусорный куб с грохотом рухнул, Эоган вздохнул с облегчением, медленно приподнялся и сел, растирая плечи, подрагивающие от образовывающейся в мышцах молочной кислоты. Артаган бросил ему полотенце. Юнец вытер лицо, посмотрел на груз из мусора и наконец поднял взгляд на отца. Сейчас его лицо было бледным, измученным, но явно довольным. — Сколько? — поинтересовался Эоган. — Сто двадцать. — Я раньше никогда не поднимал так много! — Ты просил настоящее испытание, — напомнил Артаган. — Вот оно. Он протянул руку, чтобы потрепать сына по взмокшей шевелюре, и ощутил нежность, которую редко позволял себе признать, — глубочайшую любовь, единственным противовесом которой являлось абсолютное знание, что очень-очень скоро он всего этого лишится. Артаган отдернул руку и сказал: — А сейчас — «пятьдесят два кулака». Глаза Эогана расширились: — Отец... — Сейчас. Юноша неохотно встал в стойку: вытянул шею, напряг тело, поднял руки; завеса безнадежности и обреченности уже исчезала с его лица. Атака, называемая «пятьдесят два кулака», предполагала нанесение целой бури молниеносных ударов менее чем за пять секунд, и могла полностью уничтожить противника, но требовала абсолютной самоотдачи. Проведенная по всем правилам, она могла убить существо, втрое превосходящее Эогана по размерам и весу. Но малейшее ослабление решимости оставляло незадачливого бойца открытым для всевозможных контратак. — Сейчас, — повторил Артаган. Мальчишка швырнул себя на отца, его руки замелькали, словно ножницы, в тумане ударов. Сначала результат казался многообещающим. Но слишком скоро Артаган увидел слабое место и сделал выпад, уложивший сына на пол. Эоган лежал навзничь, хватая ртом воздух, его глаза блестели, лоб и щеки пылали. Только теперь пришел гнев, запоздалый, бессильный. — Ты что, всплакнуть собрался? — Артаган даже не старался скрыть разочарование. — Ты знаешь наше правило. — Да, отец. — Эоган резко дернул головой вверх-вниз, борясь со слезами. С самого начала правило было простым: за каждую слезу — капля крови. — Тогда вставай. — Артаган протянул сыну руку. — И попытаемся снова. — Да, отец. — И ради чего все это? — Язвительный голос из дальнего конца помещения отдался эхом от плоских металлических поверхностей, которые их окружали. — Ради одного боя? Двух, если ему повезет? Отец и сын повернулись: из-за массивного пресса, стоящего в дальнем углу, вышел охранник. Офицер Войсток двинулся к ним, прошел мимо куба из мусора, ясно дав понять, насколько этот предмет ему отвратителен, и наконец обратил все свое внимание на Артагана с Эоганом. — Ты зря тратишь время, малыш, — хмыкнул надзиратель. — И ты это понимаешь, верно? — Я тренируюсь. — Ради чего? Путешествия в один конец в кремационную шахту? — Это... — Лицо Эогана исказилось, на нем возникла горечь. — Разве вы знаете что-нибудь о силе и дисциплине? — Сила и дисциплина? Ха! — Продолжая ухмыляться, Войсток заложил большие пальцы за пояс и начал покачиваться на каблуках. — Мне это нравится. Напомни мне начертать эти слова на трупе твоего отца в назидание всем прочим. — Мой отец мог разорвать на куски человека вроде вас и даже не вспотеть. Ухмылка охранника слегка потускнела. — Забудь об этом, малец. Я стариков не бью. — Он был обладателем титула «Бласко» три сезона подряд, вы это знаете? — Эоган шагнул к нему. — Без этой коробки у вас на поясе вы не продержались бы против него и пяти секунд! — Не зарывайся, мальчишка. Не забывай, с кем говоришь. — Я почти готов. Скажи ему, отец! — Верно. — Войсток рассмеялся, но в его смехе не было веселья — лишь еле сдерживаемое раздражение человека, чье терпение подвергается слишком сильному испытанию. — Малыш, тебе не продержаться в бою и пяти секунд. Даже твой старик это понимает. — Он потер щетину на подбородке. — Почему, ты думаешь, он решил заплатить мне, чтобы я помог вам, двум оборванцам, бежать отсюда? — О чем это вы говорите? — Не веришь мне? Спроси своего папочку. Как ты думаешь, зачем я сюда пришел? На прогулку, подышать вредной металлической пылью? Юноша замолчал. Его взгляд перебегал с Войстока на отца, а затем он очень тихо спросил: — Это правда? — Эоган... — Это правда? — Сын, мы оба подохнем здесь, если... — Ты говорил, что я достаточно силен! Ты говорил, я готов к поединку! Артаган прикрыл глаза. Он понял: будет сложнее, чем он ожидал, и бесконечно мучительнее. Старик вынул руки из карманов, чтобы Эоган видел, как сильно они дрожат. — Сын, здесь нам с тобой конец. — Не говори так. Это неправда! — Ты уже стал сильнее и быстрее меня, — продолжал Артаган. — Но ты не убийца. — Он заставил ладонь не дрожать и положил ее на обнаженное плечо сына, ощутив возрастающее напряжение, переплавляющееся в юношеское негодование. — У тебя внутри есть стержень. Но есть и сострадание. Доброта. — Он смиренно вздохнул. — Здесь не место для мальчика вроде тебя. «Мальчик». Одно-единственное слово, казалось, легло на плечи Эогана тяжестью, подобной которой он никогда не поднимал. — Тогда зачем ты привез меня сюда? — спросил он. |