Книга Зимняя жена, страница 21 – Валерия Яблонцева, Анастасия Волжская

*

Боль, резкая, словно скручивающая внутренности в тугой узел, застала врасплох, заставляя вцепиться в край стола, выронив только что собранные грязные тарелки. Я подняла на Хранительницу испуганный взгляд.

— Кажется, началось, — простонала я сквозь сжатые зубы.

Старая женщина, бросив все, засеменила ко мне. Быстро ощупала живот и успокоенно вьдохнула.

— Ещё не время, девочка, — она погладила меня по голове, пока я пыталась привести встревоженные мысли в порядок.

Последние несколько дней такое случалось все чаще и чаще, совершенно выматывая меня. Я мечтала лишь о том, чтобы все уже поскорее закончилось.

Хранительница молча собирала разбитые черепки. Малыш беспокойно ворочался внутри. Я гладила живот, стараясь успокоиться, и убеждала себя, что все будет хорошо.

"Никто не умрет. Не в этот раз", — кажется, так говорила Хранительница.

— Айрын, — я, наконец, решилась задать вопрос. — Вам что-то известно про других Зимних жен, помимо Уны? Что значило "не в этот раз"? Кто-то уже умирал…

"При родах", — хотела добавить я, но не решилась. Хранительница поняла меня и без этого. Вздохнув, старая женщина присела рядом.

— Это случилось несколько Зим назад, — сказала она неохотно. — Одна из моих сестёр рассказала, что принимала роды у Руты, из Волков. Несмотря на все старания её и Курха, ни ребёнок, ни мать не выжили. За этим последовала особенно долгая и страшная Зима. С тех пор у духа-Ворона больше не было детей.

Хранительница замолчала, увидев моё бледное лицо.

— Не бери в голову, девочка. Волкам тогда жилось нелегко, и Рута выросла слабой и болезненной. Она, глупая, тянула до последнего, не хотела мужа тревожить. Курх слишком поздно узнал, а когда привёл помощь, ничего уже нельзя было сделать. Ребенок родился до срока. Но тебе, девочка, бояться нечего. Выходили тебя твои волки, когда могла случиться беда. А сейчас с тобой я и Айни-Волчица, уж мы сумеем все сделать правильно.

Мне очень хотелось в это верить.

Мне снился страшный сон. Дом, пустой и холодный, с распахнутой настежь дверью. Косые струи дождя хлестали через порог, разбухшие половицы потемнели от влаги. В сумрачном свете одиноко белела остывшая печь, а рядом, на скамье у стола, лежала брошенная бесформенной тряпкой рубаха, которую я расшивала для Курха драгоценными цветными нитями. И кровь тянулась по полу, к выходу, дорожкой крупных алых капель.

Мой дом, каким я оставила его, когда Аки забрал меня к себе.

Сердце сжалось от глухой тоски при виде заброшенного жилища, где я когда-то провела столько беззаботных счастливых дней.

И тут внимание мое привлекла наша постель. На ней, полностью одетый, спиной ко мне лежал мужчина. Черный плащ с вороньими перьями укрывал его с головой.

Курх?

Он лежал, сжавшись, словно от холода, и плечи его вздрагивали. Зимний дух, съежившийся как мальчишка-оленевод, замерзающий в лесу.

Муж часто грезился мне, Весенний, полураздетый, улыбающийся, и утром моя подушка оказывалась мокрой от слез. Но никогда он не снился мне таким — сломленным, разбитым, настолько реальным, словно бы я видела его наяву.

Словно бы могла прикоснуться.

— Курх, — позвала я, отчаянно желая, чтобы он повернулся.

Стало страшно. Говорят, от страха душа уходит в пятки, но мне

казалось, что мой страх стекался в низ живота, скапливаясь там, и тянул, тянул, тянул. Я хотела подбежать к мужу, укрыться в его объятиях, но меня будто пригвоздило к месту.

Боль все усиливалась и усиливалась.

— Курх! — я закричала, что есть силы. — Курх, помоги мне! Курх!

Дождь хлестнул холодом по плечам.

— Курх, ты мне нужен! Курх!

Я понимала, что он меня не услышит, не поможет. Понимала всей своей душой — замерзшей, оцепеневшей от страха, боли и одиночества.

Но он был мне так нужен. Так нужен.

Медленно, медленно, вороний плащ на постели шевельнулся. Курх приподнялся на локте, начал поворачиваться в мою сторону.

Боль становилась все сильнее, все нестерпимее, и что-то тянуло меня отсюда, вновь отдаляло от мужа.

— Курх!

— Сирим?

И тут я проснулась.

Хранительница склонилась надо мной, придерживая за плечи, чтобы я не упала с лавки. Другой рукой она ощупывала мой живот, твердый, как барабан.

— Пора, — сказала она.

*

В один момент дом наполнился суетой и движением. Вскочила Айни, дремавшая у печи. Хранительница торопливо замешивала в кувшине очередное снадобье.

— Сирим, подготовься и приведи себя в порядок, — скомандовала старая женщина. — Айни, беги в дом к старейшине, разбуди его жену. Она знает, что я пошлю тебя за ней, когда начнутся роды. Пусть начинают топить баню, мы подойдем, когда будем готовы.

— Поняла, — коротко ответила волчица и в один прыжок скрылась за порогом.

Я провела заученные обряды, надела припасенную рубаху. Схватки, короткие, но сильные, то и дело усаживали меня обратно на лавку, но после передышки я по мере сил помогала Хранительнице.

Айни вновь показалась на пороге. Выглядела она при этом необычно довольной.

— Все готово.

— Сирим, сможешь идти? — спросила Хранительница.

— Не волнуйтесь, — ответила за меня Айни.

Мы вышли на улицу. Рассвет едва занимался на горизонте. Селение было погружено во тьму, лишь в паре домов мелькали огоньки — женщины готовились принимать роды.

Айни потерлась о мой бок и растворилась во тьме прежде, чем я успела попросить ее остаться и помочь мне идти.

— Ну здравствуй, малышка, — Аки стоял у крыльца, широко улыбаясь. Я сбежала вниз и обняла духа, но с моим выступающим животом мне едва удалось дотянуться до его плеч. Мужчина добродушно усмехнулся.

— Я смотрю, с нашей последней встречи ты стала вдвое больше. Что, пора выпускать вороненка на волю?

Я кивнула.

— Отведи ее в баню, Волк, — распорядилась Хранительница. Если она и не была рада видеть здесь Волчьего Пастыря, то не подала виду, собранная и полностью сосредоточенная на предстоящей работе. — Устрой на нижней лавке да подбрось дров в печь. Я соберу все необходимое и догоню вас.

— Тебя понести или хочешь дойти сама, — спросил Аки, приобнимая меня за плечи.

Я собиралась было ответить, когда внезапно небо потемнело и резкий, холодный, злой ветер бросил в лицо пригоршню ледяных капель. Дождь забарабанил по крыше, укрыл блестящей коркой траву и землю, расцарапал щеки. А за моей спиной раздался родной, до боли знакомый голос, который я уже и не чаяла услышать.