Онлайн книга «Кривая дорога»
|
Темнота. Густая, вязкая, липкая. Поднимаешь руку — а она тянется, скользит между пальцами. Делаешь шаг — вязкими потёками путает ступни. Серый очень медленно повернулся. Темнота повернулась вместе с ним. Оборотень крутанулся на месте — темнота ощерилась беззубым ртом. — Ладно, старуха, я знаю, что ты здесь. Прекращай свои шутки! Темнота безмолвствовала. — Ты действительно думаешь, что меня можно напугать, просто задув лучину? Оборотень бахвалился. Напугать его получилось, очень даже. Тут не скудный печной огонёк погасили, не свечу задули, не в подвале заперли. Спрятали само солнце, выкололи глаза, выпили краски из мира — все, даже чёрную. Но не ранили, не убили. Лишь посмеялись. — Ладно. Я понял. Ты — злая ведьма, а я должен перед тобой трепетать. У-у-у-у! Трепещу. Что дальше? Темнота сотрясалась беззвучным смехом, пробирая дрожью. — Я рос с самой вредной девчонкой на свете. Переупрямить меня — это постараться надо, — криво усмехнулся волк и твёрдо зашагал вперёд. Или назад. Наугад. Лишь бы не стоять на месте, проваливаясь в голодную темноту. Темнота удивилась. Оборотень насвистывал веснянку, звонко шлёпая по оскорблявшейся подобным пренебрежением тьме. Та уязвлённо дёргалась, оставляла дыры пятен, но неизбежно редела. — А знаешь ли ты, бабка, зачем волку такие чуткие уши? — тишина. — А это чтобы расслышать, откуда ты захихикаешь! — веселился Серый. — А знаешь ли ты, бабка, зачем волку такие большие лапы? — темнота заинтересованно склонилась. — А это чтобы цапнуть тебя, когда из любопытства подойдёшь ближе. А знаешь ли ты, бабка, зачем волку такие острые зубы? — Чтобы в горло мне вцепиться, так, волчок? — не выдержав, закряхтела темнота. — Жестокая ты какая-то, — Серый ловко подпрыгнул, в воздухе ударив ноги одна о другую, — это чтобы побыстрее съесть угощение, которое ты для меня поставишь, когда я все твои таинственные и непредсказуемые испытания пройду. Темнота ошалело расползалась в стороны, а Серый вовсю веселился, отгоняя её светлой улыбкой да задорной песней. И даже сам начинал верить, что ничуточки не боится и точно знает, что мрак не вечен и солнце обязательно взойдёт. Нужно только хорошенько его позвать. — Слушай, Друда, а ты веснянки знаешь? Хочешь, спою? Только я это… Пою паршиво. Так что, не обессудь, ежели что. И спел бы. Да тьма сама расступилась, не иначе как поостерёгшись слушать немелодичное пение, выпустила на волю серебристую дорожку, тонкую тропку. А на другом конце её… — Фроська? Волк ломанулся вперёд, мигом забыв и про хитрую старуху, и про голодный мрак, и про опасность, что может подстерегать на каждом шагу. — Фроська! Не улыбнулась, не подняла глаз. Измученная, бледная. Такая не похожая на саму себя и, вместе с тем, родная, близкая… Серый махнул рукой: я здесь! Иду! Видишь? Фроська не видела. Пустые холодные глаза равнодушно скользили по серебряной тропке, по спешащему растерянному мужчине, по непроглядной, заглатывающей, подползшей к самым ногам тьме. — Подожди! Я здесь! — спешил оборотень к ускользающей, истончающейся фигурке. — Стой! Стой, едрёна мать!!! Да что ж такое?! Все эти шутки дурацкие, поучения. Что от Белогостя, что от старой Друды… Их ли это дело? Муж да жена — вот и вся семья. Перессорились — помирятся. Ему эти таинственные намёки, недосказанности, полуулыбки мудрых старцев — поперёк горла. И что там хотела доказать вредная ведьма — плевать. Он найдёт жену. Поймает, удержит, не выпустит! И не нужна ему ничья помощь и ничьи советы. Своим умом дойдёт, какие слова надо сказать. Добежал. Почти схватил за руку, почти переплёл тонкие пальцы с девичьими — бледными и холодными. — Пойдём отсюда. Темнота зарычала, а женщина с пустыми глазами отозвалась на этот звук, затряслась всем телом, изломилась и рухнула наземь, изгибаясь в муках. Кричала бы — было б легче. Стало б ясно, что живая, настоящая, тёплая. Но рот открывался беззвучно, а пустые глаза всё смотрели в никуда, и тьма в них росла, множилась, обустраивалась, как дома на лавке. Глаза остались прежними. А тело менялось. Заострялись зубы, когти царапали слезающую лоскутами тонкую кожу, испещрённую страшными синюшными венами; шерсть клоками покрывала тело, а кости, не издавая ни единого звука, в мёртвой тишине ломались, застывая в новой звериной форме. Волчица медленно облизнулась и уставилась на Серого чёрными мёртвыми глазами, словно впервые заметив рядом с собой. «Беги» — промолчала она. Серый опустился на колени и протянул руки. Волчица осклабилась: «Убью». — Не убьёшь, — ухмыльнулся оборотень, — покусать можешь. Но я переживу. Прыгнула, целя огромными когтями разорвать грудь. Мужчина не отпрыгнул, не извернулся, даже не попытался защититься. Открыл объятия и со счастливой улыбкой принял жену. «Сражайся!» — волчица рычала в голос, но никак не могла заставить упрямца перекинуться, ударить или хоть увернуться. — Сражайся! — выла она. А Серый знай обнимал, зарывался носом в густую светлую шерсть: — Фросенька, как же я соскучился! Где же ты, милая? Как мне тебя найти? — Сражайся! — кричала бледная худая женщина, колотя его в грудь, капая на мужнино лицо горячими слезами. — Сражайся! Сражайся против меня, если не можешь за! Оборотень укачивал затихшую в объятиях, согревал сильными ладонями изодранные хрупкие плечи: — Я буду сражаться за тебя, любимая. С людьми, с богами, хоть с самой смертью! Не отпущу, даже если попросишь. Только дождись, не натвори дел… Тьма отступила. Испуганным цыплёнком спряталась под крыльцо, заискивающе глядя на хозяйку: выполнила ли наказ? Друда положила сухонькую ладонь на плечо Серого. Тот так и сидел на скамье, неловко опершись о давно не чищенный стол, баюкая в объятиях пустоту. Очнулся, безнадёжно последний раз хватаясь за воздух: — Повеселилась? — хрипло выдавил он. — Воды теперь дай. В горле пересохло. Друда заботливо подала попить: — Что, притомился? Понимаю, бывает. Голова ещё поболеть денёк может. И язык позаплетаться. Ну, да вам, молодым, не привыкать. Волк сделал жадный глоток и опрокинул остатки себе на голову: когда успела выступить испарина, он и не заметил, а теперь ещё и жар начался. — Повеселилась, старая? Я к тебе с добром, а ты мне эдакую подлость… — Подлость? — ведьма отжала и заботливо расправила воротник рубахи Серого. — Да я ж к добру! Разве ты теперь сил да решимости не набрался? Разве не уверился, как нужен жене и как она нужна тебе? Да и старую Друду развлёк, что уж. Нечасто в мои годы повеселиться удаётся. Считай, волчок, ты проверку прошёл. Теперь я и взаправду тебе помогу. Да не на царапинку подую, а по-серьёзному. Найдём мы твою суженую, слово даю. Иди покамест воздухом подыши. Позову — зайдёшь. Не позову, сам уразумеешь. Эх, стара я стала, эх, стара… |