Книга Исход, страница 57 – Светлана Замлелова

Сестра Филофея с матушкой тревожными глазами следили за этой пляской, как вдруг матушка чуть слышно сказала:

– Да её вязать надо, тут опека-то, что бешеной собаке ошейник… Всегубительный пароль просто…

И тут же в голос прибавила:

– Ох ты, как матушка-то моя красавица пляшет! Павушка наша… скажи, мать Филофея?.. Артистка!.. Сара Бернар!..

– Д-да… – выдавила из себя мать Филофея.

Поликсена тем временем плюхнулась в кресло, промокнула лицо одним концом шали и, обмахиваясь другим, развязно сказала:

– Вот эдак хочет женщина плясать, а ей опеку навязывают. Что тут прикажешь делать?..

Потом, переведя помутневшие глаза с Елпидифоры на Филофею и обратно, спросила:

– А вам-то я, матери мои, зачем занадобилась?

На мгновение даже матушка Елпидифора пришла в замешательство. Но тут же, опомнившись, ответила:

– А не ты ли, Поликсена Афанасьевна, о чём-то просить меня приехала?..

Поликсена задумалась, после чего сказала серьёзно:

– Точно. Приехала. А вот зачем… Убей меня Бог – не помню…

– Не помощь ли тебе нужна? – подсказала мать Елпидифора.

Развалившаяся в кресле Поликсена закрыла глаза и замерла, так что мать Филофея уж было подумала, что та уснула. Но Поликсена вдруг глаза распахнула и объявила:

– Помощь всегда нужна…

И помолчав, добавила:

– Сироте…

– А не обидел ли тебя кто, Поликсена Афанасьевна? – снова подсказала матушка.

Тут Поликсена сморщилась, отчего стала похожей на мартышку, и плаксиво пропищала:

– Сироту все норовят обидеть.

И решив, очевидно, что она и в самом деле сирота, собралась заплакать. Но матушка Елпидифора перебила:

– Да кто ж твои обидчики, Поликсена Афанасьевна? Может быть, супруг?..

– Чей супруг?.. – уточнила Поликсена.

– Да твой же, матушка! Твой, Поликсена Афанасьевна! Может быть, твой-то супруг тебя обижает?

– Может, и обижает… – равнодушно отозвалась Поликсена.

– А может, опекун у тебя имеется? – продолжала матушка.

Тут Поликсена оживилась.

– Что?.. Опекун?!. Точно!.. Так и есть – опекун. Опекунишка!.. Опекунишка…

Это слово так развеселило её, что она расхохоталась.

А мать Елпидифора тихо заметила:

– Ну… это бесполезно… Кабы я знала-то!.. Нужно её у нас оставить – пусть проспится. А завтра о делах станем говорить.

Поликсену уложили спать, а домой к ней отправили сообщить, что Поликсена Афанасьевна осталась помолиться и пробудет в монастыре несколько дней.

А на другой день Поликсену снова привели к матушке в келью, где опять был накрыт стол, на котором не было разве что бутылочек. Между тем глаза Поликсены не раз обращались к яствам, но не найдя искомого, принимались бесцельно бегать по келье.

– Что же, Поликсена Афанасьевна, – спросила наконец матушка ласково, – что за печаль у тебя?

Поликсена бросила ещё один искательный взгляд на стол и всё своё раздражение обрушила на мужа и опекуна. Заканчивая рассказ о бессердечии мужчин, Поликсена прослезилась.

– Уж ты, матушка, помоги мне от опекуна проклятущего отделаться… – плаксиво говорила она. – Право, как клещ вцепился, окаянный… Ирод… мохамед… Сосёт кровь мою – что ты будешь делать!.. А муженёк-то радёхонек, только и ждёт, когда изведут меня…Уж ты помоги мне! А я ничего для тебя не пожалею – мне бы только опеку снять…

– Да мне ведь, Поликсена Афанасьевна, ничего от тебя и не надобно, – со вздохом отвечала матушка Елпидифора. – Обитель наша – дело другое. На мне сёстры, сироты, больные… Теперь ещё попадьи вдовые… А благодетелей много ли сыщешь?.. Сама знаешь, каково ныне доброго-то человека отыскать…

Поликсена шмыгала носом и согласно кивала.

– Вот когда Русь была святой, – продолжала матушка, – то и дела благие охотно творились. А ныне… – она махнула рукой. – Кругом всегубительный пароль, да и только… Так что захочешь, Поликсена Афанасьевна, сирот поддержать – возражать не стану. Даже ещё и подскажу, как подойти, как душе путь в рай укоротить… Ныне-то о душе не модно печись – всё о нарядах больше. Много ли таких радетельниц о душе вроде тебя?..

И Поликсена кивала и вздыхала, из чего явствовало, что радетельниц нынче совсем не стало.

– Я, матушка, сама сирота. А потому для сироток и для спасения души на всё согласная, – прохныкала она, преданно заглядывая в глаза настоятельнице. – Мне бы только опеку скинуть!

На том и порешили. Матушка пообещала лично ходатайствовать у Государыни о снятии опеки, для чего попросила Поликсену Афанасьевну подписать несколько белых листов, на которых в дальнейшем будут составлены записки к разным высокопоставленным лицам, и «векселёк», то есть чистый вексельный бланк. Мать Филофея с удивлением отметила про себя, что Поликсена пришла едва ли не в восторг и подписание белых листов сопровождала довольным смешком.

Наконец, когда все обещания были розданы, листы подписаны, Поликсена укатила домой в Хохлы. На прощание матушка заверила её, что будет сообщать о малейших подвижках в деле и зачем-то подробно расспросила Поликсену о том, когда именно была наложена опека, и записала что-то в маленькую книжечку.

* * *

На этом походы Филофеи с кружкой прекратились. Зато в скором времени в монастырь прибыла одна очень странная особа, и матушка Елпидифора вновь призвала Филофею помощницей. Явившись к настоятельнице, Филофея узнала историю незнакомки. История заключалась в следующем.

Незнакомка, прозывавшаяся Яздундоктой Прохоровной, просила матушку принять и оставить на время при монастыре одну жалкую особу – «почти слабоумную», как выражалась просительница. Особа эта была бывшей воспитанницей Яздундокты Прохоровны, предпочитавшая оставаться при ней даже по достижении совершеннолетия. И несмотря на то, что родные слабоумной воспитанницы настаивали на её возвращении в лоно семьи, сама она имела другие влечения, первейшим из которых было творение благих дел. А чтобы творить эти самые благие дела было сподручнее, несчастная девушка желала поселиться подальше от родных, поближе к Яздундокте Прохоровне. А кроме того, передать последней приличную сумму денег, чтобы Яздундокта Прохоровна, как женщина умная и практическая, распорядилась ею, по своему усмотрению, во славу Божию и с пользой для нуждающихся. Так всё и произошло. Но в один прекрасный день слабоумная благотворительница пожелала отправиться на богомолье. Покуда она молилась, благие дела творились с размахом, и все обездоленные были «страшно довольны». Но на беду с богомолья несчастная привезла какую-то новую подругу, подбиравшуюся, по мнению Яздундокты Прохоровны, к благотворительному предприятию и к источнику, его питавшему. Подруга эта, хоть и была глухонемой, однако, стала нашёптывать несчастной разные глупости и вводить воспитанницу Яздундокты Прохоровны в соблазн указаниями на неправильное якобы творение благих дел, что, конечно же, ни на секунду не соответствовало действительности. Но соблазн на то и соблазн, чтобы морочить головы и внушать ложные мысли. Для наглядности и, очевидно, рассчитывая произвести особое впечатление, Яздундокта Прохоровна даже привела в пример атеизм, соблазняющий и совращающий «даже солидных людей». Расчёт, впрочем, сработал, и матушка Елпидифора охотно согласилась, что от атеизма следует всячески ограждать неокрепшие умы. А раз так, заключила, обрадовавшись, Яздундокта Прохоровна, то нет ничего странного или удивительного, что и слабоумную воспитанницу она решила оградить от вольнодумной подруги. Правда, воспитанница ни в какую не хочет с ней расставаться, и сама эта подруга «прилипла как банный лист – прямо не знаем, как отодрать».