Книга Заставь меня влюбиться, страница 50 – Елена Сокол

— И что?

— Что-что… — Подруга надула щеки и выдохнула. — В итоге я, как обычно, опростоволосилась. Потянула Сурикова на себя, опасно сблизившись с ними, чтобы хоть что-то расслышать, и мы налетели на другую парочку. Я какой-то там барышне тапки оттоптала, так ее кавалер на моего давай возмущаться!

— Значит, так и не услышала…

— Куда там! Тот, как бык, Пашку на улицу потащил за собой. Вышли, и он ему сходу в глаз. По-бабски, ей богу! Даже не дал опомниться. Повернулся и хлоп. Павлик даже свалился прямо на меня.

— Так это не Дима ему? Я увидела синяк и подумала…

— Нет! Дима твой вовремя подоспел, уложил того бугая с двух ударов.

— Ой, — сглотнула я.

— А вот в клуб нас обратно уже не пустили. — Развела руками Анька. — Так и не беда. Мы всю обратную дорогу ржали! Если бы туфли не натерли, так вообще красота бы была. Считай, я твоего Калинина вот этими руками из логова дьявола вырвала. Не благодари, просто дай мне свои кеды, чтобы домой дойти.

— Так это всегда пожалуйста! — Облегченно вздохнула я. — Хорошо, что парни помирились. Очень рада!

— Небольшое смущение ушло с первой же бутылкой шампанского, купленного в маркете по дороге. Да и старалась я весь оставшийся путь находить им нейтральные темы для разговора. Опять же не благодари, мне, правда, было весело. Они — прикольные!

— Ты как сейчас?

Солнцева взглянула на часы.

— Ой. Пора домой. Папа, наверняка, уже точит топор на кухне.

— Попроси Павлика тебя проводить. Если его сейчас не оторвать от гитары, он точно разбудит маму.

— Я так не могу, — покраснела она, разглядывая ногти.

— Пошли-и!

Когда мы пришли в комнату, Аня выдавила:

— Ребята, мне пора. Я пойду.

— Может, проводите девушку? — Спросила я, но парни и так уже подскочили с дивана.

— Паш, — надев кроссовки, Дима по-приятельски хлопнул его по плечу. Ужасно непривычно было видеть их вместе.

— А? — Выпрямился брат. На его лице играла глупая улыбка. Пьян, определенно пьян, зараза.

— Ты уверен, что я вам не помешаю? — Негромко спросил Калинин, застегивая куртку. — Может… ты сам хотел проводить Аню? В смысле, один.

— Кто? Я? — Брат растерялся. — Мы с ней не…

— А я думал, она тебе нравится. — Дима посмотрел на испуганную Аню. — Нравится? — Обернулся к Сурикову. — Или нет?

— Я… — Замычал Пашка.

— Так нравится?

— Ну… Д-да… — Сглотнул Суриков, не смея посмотреть в сторону Солнцевой.

— А тебе? — Дима обернулся к ней. — Нравится Пахан?

Анька так и застыла с открытым ртом, не находясь, что ответить.

— Так нравится?

— Да, — почти беззвучно произнесла она и бросилась надевать мои кеды.

— Не понимаю, почему люди всегда все усложняют? — Калинин повернулся ко мне и подмигнул. — Тут же договориться можно в два счета. А они краснеют и бледнеют. Паша, ты хочешь встречаться с Солнцевой?

Суриков замер, вытаращив глаза так, будто его застали голым.

— Э… это не у меня нужно спрашивать.

— А ты, Солнцева? — Обратился к подруге новоявленный татуированный купидон.

— Он не говорил, что хочет. — Растерянно отмахнулась она. — И… Мне так не надо.

— А как тебе надо? — Рассмеялся Дима, проверяя в карманах наличие сигарет. — На самом деле, все просто. Смотрите. — Этот тип явно чувствовал себя в своей тарелке, устраивая чужие судьбы вот так легко, как по щелчку пальцев. — Вы оба нравитесь друг другу. Паша, давай так. Аня поцелует тебя… с языком… — Он задумался. — Прямо посреди кафе на глазах у всех посетителей.

— Что?! — Возмутилась подруга. Но радостные глаза выдавали ее с головой.

Суриков тоже не думал сопротивляться.

— Да. — Настоял Дима. — Поцелуешь. С языком. У всех на виду. Если… — Калинин подмигнул ей.

— Если, — подхватила Солнцева, задирая нос, — если он проколет себе… сосок!!!

Я даже испугалась, что этим шумом они разбудят маму.

— Пха, — усмехнулся Пашка.

— И нос!!! — Хищно улыбнулась она, усложняя задание. — Как Бибоп из «Черепашек Ниндзя»! И будешь ходить так везде… целую неделю! Тогда да, поцелую!

О, Боги! Да они все вошли во вкус! И сводник тоже довольно улыбался, стоя рядом и разбивая рукой их спор.

— Ну, вот и все, — подытожил он. — При выполнении этих условий, я благословлю вас, дети мои!

— Очуметь, — только и смогла произнести я.

Но этой компашке уже не было и дела до меня, они выходили в подъезд, весело смеясь. Дима шел последним.

— Вижу, тебе очень нравятся споры? — Обронила я.

— Теперь да. — Он посмотрел на меня через плечо. — Один раз попробовал, мне понравилось. Вдруг, у меня талант?

— Угу, — кивнула я, опуская руки и наваливаясь на стену. Может, ему захочется поцеловать меня на прощание? Пожалуй, я была бы не против. Хотя вряд ли. Мы ведь тоже спорили. И теперь он будет ждать, когда я попрошу этого сама… Первой…

— Пока, — подмигнул он и закрыл дверь.

Вот и все. Днем мне хотя бы перепал поцелуй в лоб.

Сделала шаг, намереваясь закрыть замок, как вдруг дверь отворилась вновь. Дима вошёл и закрыл ее за собой. Подошел ближе. Взял в свои ладони мое лицо.

— Если это только ради спора, то не стоит, — прошептала я.

— Нет. — Хрипло ответил он и закрыл мой рот глубоким поцелуем.

И я обвила его шею руками, притянула к себе и почувствовала, как теряю контроль. Над собой, над своим телом, над чувствами. И даже земное притяжение перестало действовать, когда его пальцы забрались ко мне в волосы и побежали вниз по спине, исследуя, лаская, согревая.

Не знала, что можно так чувствовать. Себя и другого человека рядом. Нас.

Мы целовались, как сумасшедшие, и никак не могли остановиться. Мои руки метались по его щекам, опускались к груди, царапали, мяли, гладили. А когда его крепкие ладони вдруг сжали мои ягодицы я, себе на удивление, еще сильнее подалась вперед, чувствуя жар, родившийся где-то в животе и опускающийся ниже. И мне хотелось испить это чувство до дна, раствориться в нем.

Когда Дима оторвался от моих губ, пытаясь отдышаться, я провела пальцем по его щеке. Медленно, нежно. Стараясь запомнить каждую черточку его лица.

Мы так и стояли несколько секунд, соприкасаясь лбами и борясь с желанием продолжить начатое. Наконец, он рассмеялся, притянул меня к себе сильнее, прижался носом, посмотрел в глаза и впился зубами в мою губу. Почти до боли. Но эта боль была такой сладкой, что хотелось умолять его об этом еще и еще.