Книга Иди и возвращайся, страница 17 – Евгения Овчинникова

Я дошла до перекрестка, огляделась в поисках черного зонта. Улицы утром дождливого дня были сплошь в зонтах.

«Нина, ты забронила билеты?» — спрашивала меня в общем чате Настя.

«Да», — ответила я и, закрыв мессенджер, увидела значок программы отслеживания. Как же я могла забыть, что у нас на телефонах стоит взаимное отслеживание. И даже это мне показалось сейчас подозрительным.

Открыла, с третьей попытки ввела правильный пароль. Значок папиного телефона висел на соседней улице и медленно двигался в сторону Невского. Сверяясь с программой, я догнала его и осторожно шла следом, чувствуя себя глупее с каждой минутой, потому что папа в самом деле шел в свой офис.

На перекрестке Невского и набережной Фонтанки он вошел в один из особняков, и я увидела через стеклянные двери, как он прикладывает карточку пропуска к турникету, а потом заходит в лифт.

От переживаний и дождя меня немного трясло. Я вошла следом и присела на кожаный диван за низким столиком. Осмотрелась. Несколько внушительных кадок с цветами, хорошенькая девушка-администратор, охранник уткнулся в смартфон. Я достала альбом и хотела нарисовать его, но тут раздались восторженные вопли.

— Нинок!

— Нинусечка!

— Нинусенция!

— Ниновадзе!

— Нининимимими!

Передо мной стояли два программиста из папиного отдела, которых коллеги за глаза называли Тимон и Пумба. Они говорили очень быстро, но строго по очереди.

— Че в гости не заходишь?

— Забыла старых друзей?

— Ты заходи.

— Мы ждем.

Они уселись рядом и не давали мне вставить ни слова.

— Будем биткоины майнить.

— Ка-дэ-е патчить.

— Генту перебирать.

— Контрибутить в дарквебе.

— Пилить стартап на блокчейне.

— Ага.

— Че не в школе?

— Все рисуешь?

— Дай посмотреть.

— Ой, мама.

— Страшные какие.

— Откуда только берутся.

Она на секунду замолчали, разглядывая рисунки, и я ответила:

— Я их вижу каждый…

Но Пумба уже закрыл альбом и отдал мне обратно. Они склонились над столиком и хитро улыбались:

— Ну давай, а то нам пора.

— Говори давай.

— Не буду!

— Надо.

Я поняла, что они не отстанут, и протянула:

— Не компили-и-и-ится.

В этот момент под их довольный смех из лифта вышел папа.

— Опять шутки шутите?

— Да ладно, мы ж не только шутки.

— Мы и полезному тоже научили.

— Только пусть приходит почаще.

— Ага.

— Мы еще научим.

Они дружно развернулись и направились к лифту.

— Хорошо, что зашла, — сказал папа, улыбаясь. — Быстро договорились. Поехали?

Мы доехали на такси минут за двадцать. У входа в Ботанический сад стояли два или три класса — первоклашки пришли на экскурсию. Пришлось ждать, пока касса освободится. Потом мимо безразличного изопода, мельком взглянувшего на наши билеты, мы быстро, чтобы оторваться от шумной толпы, прошли по парку и повернули по указателям к субтропикам.

Оранжереи. Тропический и субтропический маршруты. Последний раз я была тут с мамой и из всего разнообразия запомнила лишь азалии. Целый зал красных и розовых цветов, высаженных амфитеатром: ближе к зрителю низкие, дальше — выше. Все фотографировались. Мы попросили гида сфотографировать нас на телефон на фоне большого куста. На фотографии у меня были закрыты глаза, а мама вышла смазанной. Она с досадой удалила фото, когда увидела, что получилось.

Сегодня мы переходили из зала в зал — Средиземноморье, влажный тропический лес, Юго-Восточная Азия, — но азалий почему-то не было. Я начала подозревать, что придумала и кусты амфитеатром, и неудачное фото. Узкие тропинки, над которыми нависали кусты и пальмы, вели к симпатичным прудкам, обложенным обросшими мхом камнями. Тут и там восседали важные толстые кошки.

— Ой, еще котик! — гомонила малышня, которая все-таки нас нагнала. Они останавливались и фотографировали каждого кота, которого встречали на пути.

— Котики на службе Ботанического сада, — наставительно говорила гид, — делают свою работу — ловят мышей, чтобы они не повредили ценные виды.

Мы прошли дальше и оказались в апельсиново-лимонной рощице. Тут, кроме нас, никого не было, и я решилась задать свой вопрос.

— Папа.

— Что? — спросил он, разглядывая мандариновое дерево.

— Вчера у Вадима Петровича я слышала, что тебя подозревали, когда мама исчезла.

Я ожидала, что он обидится, возмутится, но он ответил:

— Да, конечно. Проверяли тогда всех. Это обычные процедуры, когда есть подозрение, что пропавший человек, — он запнулся, — погиб. Проверяли меня, всех маминых коллег и друзей.

Мы вошли в следующий зал — Средиземноморье. Нас встретили несколько суховатых оливковых деревьев и акация, вся усыпанная цветами.

— Меня проверяли больше всех, муж в таких делах — первый подозреваемый, — папа недобро улыбнулся, глядя в земляной пол.

Я хотела спросить про его алиби, но дорогу нам преградила гид, которой очень хотелось поговорить.

— Здравствуйте. Добро пожаловать в Средиземноморье. Обратите внимание вот на это дерево, — она повела указкой прямо перед собой. Мы обратили. — Это мелкоплодный земляничник, дерево семейства вересковых, в народе называемое бесстыдницей. Присмотритесь внимательно, и вы заметите, что у дерева нет коры, отсюда и название.

Мы присмотрелись и заметили.

— Каждый год в разгар лета бесстыдница сбрасывает старую кору, обнажая ствол. Таким экзотическим образом дерево делает возможным поглощение максимума света, что способствует его росту. Растение реликтовое, занесено в Красную книгу, — отчеканила она и отвернулась, давая понять, что мини-лекция окончена.

Мы захихикали и двинули дальше, мимо пробкового дуба, можжевельника и цветущих олеандров. Папа шел немного впереди. У следующего зала он остановился и указал на табличку с температурой:

— Посмотри-ка, везде десять-двенадцать выше нуля. Я думал, в тропиках теплее. Хорошо, что есть капюшон, — он потер красный нос.

— Вообще-то даже в пустыне ночами холодно, — заметила я.

— Да? Не знал, — ответил он и, прежде чем я успела задать вопрос, шагнул в следующий зал, японский.

Там были азалии. И толпа людей.

— Азалии, или рододендроны, представлены как в кустарниках, так и в деревьях. Произрастают повсеместно. Крайне популярны в домашнем садоводстве, — приветствовала нас гид.