Книга Два Генриха, страница 59 – Владимир Москалев

Агнес быстро подошла к возвышению, побагровев, сжимая кулаки, шагнула через ступеньки и вперила немигающий взгляд в юнца, заерзавшего в кресле:

– Это ты – папа?

– Я… – пролепетал Бенедикт. И уже окрепшим голосом властно вопросил: – Кто ты такой, рыцарь? Что тебе здесь надо? Как ты сюда попал?..

– Так это ты вздумал отлучить от церкви настоятельницу регенсбургского монастыря? – грозно сдвинула брови Агнес.

– Как смеешь ты так вести себя у престола святого Петра? – повысил голос папа. – Кто надоумил тебя задавать мне вопросы? Не боишься кары Божьей?

– Отвечай, червь, когда я спрашиваю! – крикнула дочь аббатисы. – Так ли это? Правду мне сказали?

Бенедикт помедлил с ответом. Оглянулся по сторонам, увидел епископов, начавших подавать возмущенные голоса, и, осмелев, ответил:

– Именно! Она вела богопротивные речи, сомневаясь в божественности Пречистой девы. Я намереваюсь выдворить ее из стен монастыря и отлучить…

Агнес сделала еще шаг, потом еще и нависла всем своим громадным телом над тщедушным племянником Бенедикта VIII, снова в испуге взирающим на нее со своего места.

– Свинья! Что ты сказал в адрес аббатисы? И ты осмелился произнести такое о моей матери?!

Она протянула руку, повалила Бенедикта набок, другой рукой взяла его за ногу у лодыжки и, словно котенка, подняла в воздух.

Папа замахал руками и отчаянно завизжал, взывая о помощи. Лицо его быстро наливалось кровью и цветом скоро стало схожим с его пурпурно-фиолетовыми башмаками.

– Знаешь, что я сделаю с тобой за такие слова, недоносок? – бросила Агнес в лицо папе. – Не догадываешься? Душу из тебя вытрясу! А чтобы ей удобно было покинуть твое поганое тело, я разорву тебя пополам, как лягушонка, если ты не возьмешь своих слов обратно. Вот так я это сделаю, смотри!

И, ухватив папу за другую ногу, Агнес повела руками в стороны.

– Помогите! Спасите меня! – завизжал юный понтифик, дрожащий, вися вниз головой с налитыми кровью глазами. – Ко мне, охрана! Убивают наместника Христа!

Вперед выступили епископы, не все, правда, одна треть. Остальных, похоже, забавляло это зрелище. Так в одно мгновение обозначилась граница между сторонниками и противниками существующего порядка. Эта треть бросилась было на защиту своего благодетеля, но сверкнувшее перед ними смертоносное лезвие вмиг заставило их вернуться на место. Тогда они неистово замахали крестами и бросили красноречивый взгляд на четырех стражников, стоявших в отдалении. Те, вытащив мечи, двинулись к трону, но, как и епископам, путь им преградил огромный рыцарь в доспехах, шлеме, со щитом и секирой. Сделав шаг, он широко взмахнул перед собой мечом, описав лезвием полукруг. Солдаты попятились, натолкнулись на епископов, часть тех и других повалилась на пол.

– Первого, кто сделает еще шаг, я зарублю на месте! Клянусь рукоятью этого меча, и да услышит меня мой дед Можер! – громко крикнул рыцарь и, отбросив щит, другой рукой выхватил из-за пояса секиру.

Воины молчали, застыв истуканами. Ни один не решался выступить вперед: все они были без лат. Епископы и кардиналы бледнели на глазах, держа у груди распятия, и бормотали молитвы, взывая к Богу. Один все же набрался храбрости и попытался воздействовать словом божьим на наглеца, посмевшего коснуться папы, а потом и на другого, защищавшего его:

– Это святотатство! Неслыханное оскорбление! На того, кто обнажит оружие у престола святого Петра, апостола самого Бога, обрушится кара небесная! И не очистится его душа, и не будет ему спасения, и попадет душа его…

– Заткнись, старая церковная крыса! – вскрикнула Агнес, одной рукой по-прежнему держа за ногу трепыхающееся тело, а другую положив на рукоять кинжала. – Что ты называешь престолом Петра? Вот это ложе для седалища? – Она кивнула на трон. – Может быть, когда-то Петр и сидел тут, а сейчас оно служит удобным местом для шлюх, до которых этот червяк, которого я держу в руке, большой охотник.

Со стороны дверей раздался хохот. Ему вторил другой. Хохотали все рыцари, которых привел с собой король. Подбоченившись одной рукой, он с любопытством глядел туда, где стоял на возвышении осиротевший трон наместника Христа.

Епископы – те, кому сладко жилось при таком понтификате – устремили на короля удивленные взгляды и тотчас стали подавать негодующие голоса в защиту своего благодетеля и святой Церкви Христовой. Что же это делается? Налицо осквернение – нападение на самого папу в его дворце! А король? Ведь миропомазанник Божий! Чего же он не подаст возмущенный голос, не запретит, не пресечет этакое вопиющее бесчинство, надругательство над Церковью!

Но Генрих и не собирался вмешиваться. Его забавляла эта сцена. Подойдя ближе и скрестив руки на груди, он с улыбкой ждал, чем все кончится. Шут поглядел на него сбоку, хихикнул, побежал к епископам и присел перед ними на корточки.

– Что, собачки, поджали хвосты? – подмигнул он им. – Сейчас один медведь разобьет охотнику череп, а другой одним взмахом лапы выпустит его псам кишки. Будет на чем повесить их хозяина.

Святые отцы в бешенстве выкатили глаза, разинули рты. Святая дева Мария, как можно так с ними!.. И кому же? Шуту!!!

Полет тем временем взобрался по ступенькам и подошел к Агнес. Поглядел на холщовые чулки понтифика, сползшую до самых плеч альбу, повисшую столу, далматику ^[51], застрявшую на бедрах, и с издевкой промолвил:

– Хи-хи, вот так папа! Никогда не думал, что глава вселенской церкви ходит на голове, а думает своими пятками.

Король расхохотался, за ним – его свита.

Полет тем временем пригнулся, поглядел на лицо Бенедикта и неожиданно отвернулся, скорчив гримасу и зажав нос рукой:

– Сварили рака, но он оказался вонюч. Генрих, Полет не станет есть такую падаль.

– Слышишь, Святейший, даже шут презирает тебя! – громко крикнул король. – Вот до чего ты дошел, превратив трон первосвященника в объект купли-продажи.

Бенедикт, тихо постанывая, молчал.

– Братец, этот рак напоминает мне сказку про быка, – продолжал верещать шут, приплясывая у самой головы папы. – Тот, убегая от льва, забежал в пещеру с дикими козами, которые принялись его бодать. Увертываясь от них, бык стал оправдываться: «Я терплю это, потому что боюсь того, кто сильнее меня».

Потом он повернулся к святым отцам и, скрестив руки на груди, произнес:

– Плох, стало быть, вожак, коли от него отшатнулась стая. – И снова обратился к папе: – У старого волка стираются зубы и провисает спина, а у тебя, братец, похоже, стерся ум и прогнулись твои колени, коли ты вызвал гнев людей, а сам не умеешь стоять на ногах. Заплати мне, и я сделаю тебе ходули. Только не добавлю ума: нельзя добавить туда, куда он не поместится.