Книга Ассистентка антиквара и город механических диковин, страница 50 – Варвара Корсарова

— Ну? Что вы хотите?

Дверь сильно подалась вперед, Аннет еле успела отскочить. Вошел Максимилиан, беззаботно заложив руки в карманы брюк, оглядел ее и моментально отметил распухший нос и слипшиеся ресницы.

— Плакали. Так и знал. А это что за красное пятно над бровью? Неужто в отчаянии бились лбом об стену? Это уже слишком, знаете ли. Надевайте туфли и идем на верхнюю террасу. Такое зрелище нельзя пропустить. Гроза — время праздника в Механисбурге. Жители не спят, все стоят у окон и любуются на Часовую башню.

Ошарашенная Аннет не сдвинулась с места. Максимилиан вздохнул, прошел в номер, отыскал туфли и поставил ей под ноги.

— Поторопитесь. Гроза вот-вот закончится. Не переодевайтесь, идите прямо так.

Максимилиан поманил ее рукой и вышел в коридор. Спорить не было сил, и она хмуро повиновалась.

Действительно, в гостинице не спали. Из номеров доносились голоса и смех. Горничная шла по коридору с тележкой, нагруженной напитками. Однако на террасе было пусто и темно.

— Я попросил управляющего, чтобы сюда никого не пускали, — пояснил Максимилиан. — После вчерашнего он был только рад услужить.

Официант торопливо выставил на стол бутылку с игристым вином, пару фужеров, пепельницу, и зажег свечу под стеклянным колпаком. Поклонился гостям и поспешил прочь. Аннет и Максимилиан остались одни. Аннет робко подошла к стеклу. Перед ней открылась картина ночного грозового города. От страха и восторга замерло сердце. Дождь шумел по крыше, на пол возле окон натекли лужи. Приятно пахло мокрыми деревянными досками и зеленью.

В домах не горели огни, а вдалеке, за крышами, волновалось темное пространство — озеро. На его поверхности танцевали всполохи, когда в громоотвод Часовой башни ударяла молния. Сама же башня преобразилась и поражала. На ее стенах медленно, как сотни разноцветных светляков, загорались фонарики. Каждый удар молнии зажигал новые, они карабкались выше, до самой крыши, складывались в причудливые узоры, пока башня не превратилась в волшебный дворец.

Аннет прижалась носом к стеклу и охнула от удивления.

— Это придумал внук Жакемара, — пояснил Максимилиан. Он тихо подошел, встал позади Аннет и продолжил:

— Внук Жакемара увлекался электричеством. В башне установлены особые аккумуляторные банки, которые накапливают разряды молний и заставляют огоньки загораться. Очень красиво.

— Красиво, — подтвердила Аннет и тяжко вздохнула.

Воцарилось молчание. Впрочем, говорить под аккомпанемент грозовой музыки и дребезжание стекла было сложно.

Максимилиан отошел и расположился в плетеном кресле за столом. Он достал трубку, потянуло приятным ароматом: не табаком, а смесью черной смородины и вишни. Босс со вкусом затягивался и выпускал клубы дыма. Некая странная мысль мелькнула на задворках ее сознания — уже не впервые — но Аннет не успела схватить ее за хвостик. Максимилиан потянулся к бутылке, звякнул стеклом и разлил шипящий напиток в бокалы. Пододвинул один к краю стола и приглашающе кивнул. Девушка вздохнула и опустилась во второе кресло.

Потягивая вино, они любовались грозой и огнями на башне. Впрочем, Максимилиан не пил: покрутил бокал, вдохнул аромат, пригубил и поставил обратно на стол. Ударил гром; Аннет непроизвольно вздрогнула, Максимилиан спросил:

— Вы боитесь грозы?

— Обычно нет, — ответила она. — Но такой сильной я никогда не видала.

— А я видал. В джунглях. Было одно приключение… рассказать?

— Да, пожалуйста.

— Я сопровождал археологическую экспедицию. Разбили лагерь на ночь. Небо хмурилось, но мы не беспокоились: палатки у нас были крепкие, а место лагеря выбрали на возвышенности. Поужинали, выставили часового и сладко уснули. Среди ночи просыпаюсь от того, что на лицо мне льется вода. Первая мысль: крыша палатки порвалась. Продираю глаза, а крыши-то и нету. Равно как и палатки. Лежим на матрасах на голой земле. Оказалось, тамошние аборигены — ужасное ворье — подобрались к нам ночью, воспользовались тем, что часовой задремал, тихо вытащили нас из палаток прямо на матрасах — и ведь как ловко это проделали, черти, ни один не проснулся! И дочиста обокрали. А тут и гроза разразилась. С неба лился океан. Кое-как пережили ту ночь. Все у нас забрали: оружие, кухонные принадлежности, одежду, археологические находки.

— Кажется, я слышала похожий анекдот…

— Как вы думаете, откуда берутся анекдоты? Из жизни. Все правда, до последнего слова.

— И что ж вы сделали?

— Кое-как добрались до фактории, оттуда вызвали местных полицейских. Вернулись, отыскали жуликов и сдали всех властям. Они месяца три сидели в местной кутузке. Все племя. А кутузки у них — вырытые в земле ямы. Не позавидуешь. Но ничего, поделом. Мы чуть не погибли.

— Говорят, вы с ними воевали… отбирали у них изделия и драгоценности…Обижали их, — упрекнула Аннет.

— Я!? — поразился Максимилиан. — Это нас постоянно обижали. Воровали все, что плохо лежит. А когда мы нанимали помощников из местных, горько об этом жалели.

Работать они совершенно не умеют. Честно, не раз хотелось пустить в ход кнут, но заканчивалось все перебранкой и показательным изгнанием. Правда, однажды я не сдержался. Пересчитал зубы местному царьку. Он лупил свою жену и детей почем зря, а те завели привычку прятаться у нас в лагере. Ужасно нам мешали, вот и пришлось разобраться. Царек оказался не прост: пожаловался миссионеру, что я не чту местные обычаи. Миссионер обозвал меня колонизатором и проклятым империалистом, а затем настрочил жалобу в посольство. Вот и пошли слухи. Не люблю я этот южный континент… Знаете, что там самое ужасное?

— Львы? Ядовитые змеи? — с любопытством спросила Аннет.

— Москиты. Назойливые твари. Хуже них только пьяные аборигены. А вот еще был случай… в пещере «Слезы павиана», где местные проводят всякие забавные и жуткие обряды…

Аннет увлеченно слушала, подперев щеку ладонью, и смотрела на ночной город сквозь запотевшие стекла. Наплывал шум дождя, ворчали громовые раскаты.

Оранжевое пламя свечи трепетало под колпаком, истории шли одна за другой. Максимилиан рассказывал остроумно, лаконично и красочно, иногда делая выразительный жест рукой с зажатой трубкой. Cлушать его звучный баритон было отдельным удовольствием. Однако в груди Аннет росло неуютное чувство, причину которого она определила не сразу.

Ее мучили угрызения совести. «Я черствая, эгоистичная особа, — покаянно думала Аннет, украдкой посматривая на профиль собеседника. — Молинаро возится со мной, как с дурным котенком. Из кожи вон лезет, чтобы утешить и развлечь, не обращает внимания на мои выкрутасы. Терпения ему не занимать. Неважно, какие у него мотивы. Я теперь ясно вижу, что вовсе он не негодяй».

Когда он закончил очередной рассказ, Аннет вздохнула и произнесла:

— Простите меня, Максимилиан.

Он так изумился, что чуть не выронил трубку.