Онлайн книга «Русский с «Титаника»»
|
(А ведь не ошиблась штучка американская, сенсация была, да только Ростовцев бы скорее язык проглотил, чем рассказал Лиз даже половину правды!) – Увы… – развел стряпчий руками. – И больше вы сказать ничего не хотите? – Американка была сама настойчивость. – Уверяю вас, о переговорах Батта я знаю не больше вашего. Как и обо всем прочем… Простите, Лиз, – молвил Юрий, немного смущенный сложившейся ситуацией. – Да и вообще, мне кажется, что вы переработались. Вам следует расслабиться, отдохнуть. Оглянитесь вокруг. Вы на самом большом в мире корабле, чуде технической мысли. Наше путешествие скоро закончится. Нужно ловить момент… Сказал, и тут же понял, что ляпнул, не подумавши о последствиях. Но было уже поздно. Элизабет вдруг вздохнула, а затем взялась за застежку на своем платье. Ее пальцы задрожали, но девушке удалось все-таки справиться с замком. Она по моде современных дам носила платья, которые могла застегнуть без чужой помощи, – с застежкой спереди. Расстегнув ее, она стянула платье через голову. – Боже мой, что вы делаете? – прошептал Ростовцев. – Следую твоему совету, – пожала плечами журналистка. – Ловлю момент. Сбросила туфли, а затем совлекла комбинацию и осталась только в небольших кружевных трусах. А затем пришел и их черед… Он увидел ее всю. …Крепкие икры, совершенные линии бедер. Безупречные ступни с изящными ноготками уходили в ворс ковра. Треугольник золотистого оттенка заставил его вздрогнуть… «Господи, что же я делаю?! За стенкой сидит Елена и слушает!» А Лиз между тем опустилась перед ним на колени… Последней внятной его мыслью была та, что сейчас он впервые в жизни оказался в постели с иностранкой в этой каюте роскошного лайнера посреди океана. …Потом, лежа рядом с Юрием, она закурила белый с золотым обрезом «Кент». В тонких пальцах длинная тонкая сигарета выглядела как-то по-особому многозначительно. Юрий смотрел в потолок каюты, к которому струился дым от пахитоски. – Как мне нравится нынешняя свобода манер… – игриво заметила красотка. – У тебя, кстати, восхитительно сильное тело, – добавила она. – Сухой и поджарый, как степной волк. Нетипично для конторского работника. Он мысленно усмехнулся. Мышцы, как и многое другое, – наследство ссылки и тюрьмы. Когда надо нарубить дров, привезти их из леса на санях, запряженных клячей, или в которые запрягся ты сам с соседом, таким же ссыльным. Когда таскаешь полные ведра за сотню аршин из колодца. Тут уж поневоле нарастишь мускулы… – Мне хорошо с тобой… – с нежностью сказала она. – Как-то уж очень хорошо. Даже страшно немного. Как будто все это в последний раз… – Мне тоже… очень хорошо. Она затянулась, пуская кольца в потолок, будто задумавшись. А ему вдруг вспомнилось, как Елена лежала рядом в этой самой постели, а голова ее доверчиво покоилась у Ростовцева на плече… И еще вдруг подумал, что был ли визит американки случайным или нет, однако вряд ли случайно оказался в кармашке ее платья некий деликатный резиновый предмет в тонкой шелестящей бумаге – несколько крупинок талька с него лежали на одеяле. Или он у мисс журналистки всегда с собой, ибо по фривольной поговорке случаи разные бывают? – Думаешь, с чего это я тебя соблазнила? – промурлыкала она. – Морская романтика действует… Журналистка заложила руки под голову. – Ты и сам знаешь. Любое путешествие – это риск. Я люблю риск. А ты? – Я имел его достаточно в юные годы и теперь все больше ценю спокойствие… – ответил он. – Я тоже буду его ценить. В сорок лет, когда у меня будет толстый муж-клерк и трое детей, а я из журналистки стану домохозяйкой. И может, даже начну ходить по воскресеньям в церковь, как всякая добропорядочная домохозяйка… А пока… А пока… у тебя есть чем угостить даму? – Коньяк… – Годится и коньяк… Юрий выбрался из-под одеяла, запоздало вспомнив, что облачен лишь в костюм Адама, и потянулся за полотенцем, как вдруг за его спиной раздался короткий вскрик. Элизабет испуганно протягивала руку к его спине. – В чем дело, дорогая? – И только потом догадался, что шокировало его мимолетную возлюбленную. – Джордж – у вас… у тебя… эти шрамы… – с каким-то растерянным испугом ткнула она наманикюренным ногтем ему под лопатку. – Великий Боже! Что это?! Это же… я видела такое у старых рабов! – Да, Элизабет, – медленно произнес Юрий. – Это следы от плетей… Ими меня били в тюрьме, куда я попал, будучи еще юным и наивным, за то, что читал не те книги и говорил не те речи… Сейчас такие речи свободно говорят в нашей Думе, хотя это не важно. В тюрьме я все еще посмел считать себя человеком, и когда надзиратель решил ударить меня в морду… да, в морду, у арестантов же лиц нет – только морды. Я перехватил его руку. – И за это тебя… как негра?.. – сдавленно произнесла она. Он чуть кивнул головой. Рассказать ей в подробностях? Не надо, наверное. Скучно рассказывать. Да и помнит он плохо. При порке память удерживает только до двадцатого, край до двадцать пятого даже удара, а потом… Красный туман и остается только желание умереть… – Мне дали девяносто девять плетей… – вымолвил он. – Почему не сто? Потому что по Тюремному уставу начальник тюрьмы собственной властью может назначать только до ста ударов: на сто и больше требуется уже разрешение от товарища министра внутренних дел… Извини Лиз, что огорчил тебя… – Бедный… бедный мой, – порывисто приобняла его американка, выбравшись из-под одеяла. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. А затем несколько невпопад, но с искренним чувством добавила: – Да, правильно говорил мистер Марк Твен про вашего царя: если для того, чтобы сбросить такое правительство, нужен динамит, то он за динамит. Помолчав, Лиз поднялась и потянулась за трусиками. – Я… пойду. Мы же еще увидимся, ведь правда? Он только кивнул… * * * Спустя минуту после того, как Элизабет покинула каюту, скрипнула дверь гардеробной. – Она уже ушла? – зачем-то спросила госпожа Кнорринг, ничем не выдавая своих чувств. – Да… Елена… простите… – выдавил он из себя. – Это было… – Вам не за что извиняться, Юрий, – грустно улыбнулась девушка. – Вы мне ничем не обязаны, это я обязана вам и вашей доброте… Я же перед вами в неоплатном долгу за то, что вы для меня сделали. А эта… сударыня… для нее это, как я сама слышала, дорожное приключение. Она ведь даже не подозревала, что здесь есть свидетели… «О Господи, она все слышала!» Они молчали и смотрели друг другу в глаза. Любые слова были бы сейчас излишними. Вот эта недосказанность, точно стена из стекла, разделяла их, и было боязно первым нарушить это грустное молчание. |