Книга Хрупкое равновесие, страница 108 – Рохинтон Мистри

— С того дня, как разрушили их дом. Разве вы не помните, тетя? Вы еще не разрешили им спать на веранде?

Дина вспыхнула от гнева.

— Ты прекрасно знаешь, почему я не разрешила. Но если тебя это так задело, почему ты промолчал? Еще до того, как все случилось?

— Зачем? А что бы изменилось? Вы что, изменили бы свое решение?

Дина благоразумно промолчала.

— До сих пор не могу поверить в эту историю. Может, сторож врет — их покрывает. А мне тем временем придется идти к брату на поклон, чтоб оплатить аренду.

Манек чувствовал, что существуют вещи, которые женщина хочет скрыть или хотя бы преуменьшить: беспокойство, вину, страх.

— Надо навести справки у полиции, — предложил он.

— И какая от этого польза? Даже если портные арестованы, полицейские что, распахнут по моей просьбе двери тюрьмы?

— По крайней мере, мы будем знать, где они.

— Сейчас меня больше волнуют непошитые платья.

— Ну, конечно! Вы так эгоистичны, что думаете только о себе! Вы просто не способны…

— Да как ты смеешь! Как смеешь говорить со мной в таком тоне!

— Да их может уже в живых нет! — Манек ушел в свою комнату, хлопнув дверью.

— Сломаешь дверь — напишу родителям! Попрошу компенсации, помни!

Скинув туфли, Манек плюхнулся на кровать. На часах было полдесятого — в университет он уже опоздал. К черту университет, к черту тетю! Хватит прикидываться душкой. Вскочив с кровати, он переоделся в домашнюю одежду. Нижняя дверная петля болталась, он закрепил ее и плотно закрыл дверь.

Потом снова упал на кровать, обводя в раздражении пальцем цветочный орнамент, вырезанный на изголовье из тикового дерева. Точно такая же кровать стояла в комнате, где шили портные. Должно быть, тетя Дина и ее муж спали на поставленных рядом кроватях-близнецах. С тех пор прошло много лет. Раньше ее жизнь была наполнена счастьем, а квартира — любовью и смехом. Теперь же квартира тихая и неопрятная.

Манек слышал, как Дина ходит по комнате, ее шаги выдавали отчаяние. А всего неделю назад, после того как она смазала бальзамом руку Ома, работа пошла так хорошо. Массаж тогда привел ее в хорошее расположение духа, ей вспомнилось, как она растирала мужу спину, вспомнилась их жизнь.

То, что она рассказала Манеку, снова вошло в ее жизнь: волшебные музыкальные концерты и тихие вечера после них, когда они с Рустамом гуляли по пустынным улицам — да, рассказывала она, в те дни город был прекрасен, тротуары чистые, и на них еще не спали бездомные. Они гуляли с Рустамом вдоль моря, и звезды ярко горели в небе, а волны ласково плескались у берега. А иногда они бродили в Висячих садах и под шепот деревьев говорили о свадьбе, о будущей жизни, строили планы, не зная, что судьба уже все спланировала.

Дина получала наслаждение от воспоминаний. Она описывала маму и отца такими, какими они были в хорошие времена их жизни. Она говорила о былых днях, улыбаясь радостной и одновременно печальной улыбкой, и вспоминала то одно то другое событие, извлекая его из прошлого и любуясь им, пока оно снова не исчезало в тумане.

Никто ничего не забывает на самом деле, хотя может и притвориться, что забыл, если это удобно. У воспоминаний свои законы. Печальные — даже с течением времени вызывают боль, а счастливые — невозможно возродить, испытывая тот же радостный подъем. Воспоминания всегда окрашены грустью. Как это несправедливо! Время и к печали и к радости добавляет боль.

Тогда какой вообще смысл в памяти? Ничего хорошего она не приносит. Взять хоть маму и отца и их магазин, или жизнь тети Дины, или общежитие и Авинаша, а теперь еще бедных Ишвара и Ома. Сколько не вспоминай счастливые деньки, никакая ностальгия по прошлому ничего не изменит, несчастья и страдания останутся — любовь, интерес, участие и забота ничего не дадут.

Манек разрыдался, грудь его ходила ходуном, но он изо всех сил старался сдержать рыдания. Все заканчивается плохо. А память только все усугубляет — дразнит и мучает. Если только… если только ты не сойдешь с ума. Или не совершишь самоубийство. И тогда с доски все стерто. Ни воспоминаний, ни страдания.

Бедная тетя Дина, она по-прежнему в плену прошлого, и обманывает себя, думая, что воспоминания приносят ей радость. А теперь еще проблемы с шитьем, арендой, провизией…

Манеку стало стыдно за свой приступ гнева. Он поднялся с кровати, поправил рубашку, утер глаза и вошел в заднюю комнату, где ходила кругами Дина в плену мыслей о невыполненном заказе.

— Когда их надо сдавать? — резко спросил Манек.

— А, ты вернулся? Послезавтра. В двенадцать часов. — Дина про себя улыбнулась: она предполагала, что юноша будет дуться не меньше часа, а он выпустил пар за полчаса. — У тебя слезятся глаза. Ты не простыл?

Манек покачал головой.

— Просто устал. Послезавтра наступит через два дня. Уйма времени.

— Для двух опытных портных — да. Но не для меня одной.

— Я вам помогу.

— Не смеши меня. Ты и шитье? И я с больными глазами? Мне трудно надеть на палец обручальное кольцо, не говоря уж о том, чтобы продеть нитку в иголку.

— Я не шучу, тетя.

— Но у нас шестьдесят платьев. Шестьдесят, понимаешь? Осталось, правда, подшить края и пришить пуговицы, но это тоже большая работа. — Дина взяла в руки одно платье. — Видишь, ткань на талии собрана? Теперь давай измерим ее. — Она приложила сантиметр. — Ровно двадцать шесть дюймов. Но подол из-за сборок длиннее — вот, смотри — шестьдесят пять дюймов, и подшить надо руками. А это займет…

— А если подшить на машинке, они догадаются?

— Еще бы! Это большая разница. Кроме того, надо на каждое платье пришить восемь пуговиц. Шесть впереди, и по одной на каждый рукав. Я больше одного платья за час не сделаю. Получается в целом шестьдесят часов.

— У нас до сдачи — сорок восемь.

— Ну, если мы не будем ни пить, ни есть, ни посещать ванну, то да.

— Но попробовать можно. Отнесите те платья, что успеем сделать, и извинитесь за остальные. Можно сказать, что портной заболел или что-то в этом роде.

— Если ты действительно хочешь помочь…

— Хочу.

Дина начала разбирать платья.

— А ты хороший мальчик. Твоим родителям повезло с сыном. — И вдруг резко повернулась. — Подожди. А как же университет?

— Сегодня нет лекций.

— Гм, — пробормотала она с сомнением, подбирая нитки. Платья они перенесли в гостиную, где свет был ярче. — Я научу тебя пришивать пуговицы. Это легче, чем подшивать края.

— Как вам удобно. Я быстро учусь.

— Посмотрим. Сначала все измерь и отметь места для пуговиц мелом по прямой линии. Это самое главное — слегка ошибешься, и лиф перекосится. Счастье, что у нас простые поплиновые платья, а не такие, как в прошлом месяце, из скользящего шифона. — Дина показала юноше последовательность действий, особо подчеркнув, что стежки в пуговицах с четырьмя отверстиями должны идти параллельно, а не крестообразно.