Книга Хрупкое равновесие, страница 36 – Рохинтон Мистри

Пандит Лалурам удивленно вздернул брови и почесал большой палец ноги. Кивая головой, он скатал катышки из пота и грязи и стряхнул их с пальцев.

— Тогда я страдал молча, — сказал Дукхи. — Я побеспокоил вас только из-за детей. Они не должны безвинно мучиться.

По-прежнему храня молчание, пандит Лалурам понюхал пальцы, которыми тер большой палец, и, откинувшись в кресле, пукнул. Дукхи отпрянул, как бы открывая свободный путь для газов брахмана, и про себя подумал: «Интересно, какое наказание ожидает того, кто посмеет воспрепятствовать этому потоку».

— Они всего лишь дети, — умоляюще произнес он. — И не делали ничего плохого. — Дукхи помолчал, ожидая ответа. — Ничего плохого не делали, пандитжи, — повторил он, надеясь, что ученый муж, по крайней мере, согласится с ним. — Этого учителя надо наказать.

Пандит Лалурам тяжело вздохнул. Склонившись, он густо высморкался на сухую землю. Упав, слизь подняла крошечное облачко пыли. Пандит вытер нос и опять вздохнул.

— Дукхи Мочи, ты хороший, работящий человек. Я давно тебя знаю. Ты всегда старался исполнить свой долг — не так ли? — согласно предписаниям твоей касты?

Дукхи кивнул.

— И это мудро, — одобрительно произнес пандит Лалурам, — потому что такой путь ведет к счастью. Иначе в мире воцарится хаос. Ты знаешь, что в обществе есть четыре касты: брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры. Каждый принадлежит к одной из них, и смешиваться они не могут. Ведь так?

Дукхи снова кивнул, пряча нетерпение. Не для того он пришел, чтобы слушать лекцию о кастовой системе.

— Ты, чамар, выполняешь свой дхармический долг по отношению к семье и обществу, но и учитель должен выполнять свой. Ты ведь не станешь этого отрицать?

Дукхи согласно кивнул.

— Наказание твоих сыновей за их провинность — часть его учительского долга. У него не было выбора. Ты понимаешь?

— Да, пандитжи, наказание иногда необходимо. Но такое ужасное избиение?

— Проступок тоже ужасный, они…

— Они просто дети, и, как все дети, любопытные…

Пандит закатил глаза — как это его осмелились перебить? — и поднял вверх указательный палец правой руки, призывая Дукхи к молчанию.

— Что сделать, чтобы ты понял? Для этого тебе недостает знаний. — Терпеливое сочувствие в его голосе сменилось суровостью. — Твои дети вошли в класс. Своим присутствием они осквернили место. Трогали учебные пособия. Испортили грифельные доски и мел, которыми пользуются дети из высших каст. Тебе повезло, что в этом шкафу не было священных книг, вроде «Бхагавад-гиты». Тогда наказание было бы более суровым.

Когда Дукхи на прощанье дотронулся до сандалий пандита Лалурама, он выглядел спокойным.

— Я все понял, пандитжи, спасибо за разъяснение. Я так счастлив, что вы, читпаван-брахман, потратили свое драгоценное время на такого невежественного чамара, как я.

Пандит Лалурам рассеянно поднял в знак прощания руку. В нем зародилось легкое сомнение: что это было — лесть или оскорбление? Но тут новый приступ отрыжки с урчанием вырвался наружу, вытеснив сомнения и приведя его разум и пищеварение в равновесие.

По дороге домой, Дукхи увидел своих друзей, они покуривали, устроившись под деревом у реки.

— Эй, Дукхи, так поздно и в той части деревни?

— Ходил к читпаван-брахману, — ответил Дукхи и описал свой визит во всех подробностях. — Надутый Обжора — вот как его надо называть.

Мужчины радостно загоготали, а Чхоту согласился, что Надутый Обжора звучит гораздо лучше.

— И как в него столько влезает — ведь он съедает фунт топленого масла и два фунта конфет за каждой едой?

— Он дал мне мазь для детей, — сказал Дукхи. Мужчины пустили жестянку по кругу, разглядывали мазь, принюхивались.

— Похоже на крем для обуви, — определил Чхоту. — Должно быть, полирует свою лысину каждое утро. Вот она и сверкает, как солнце.

— Братья, вы спутали его голову с задницей. Ее-то он и полирует, и оттуда изливается свет на собратьев по касте. И потому каждый хочет поглубже лизнуть.

— У меня есть для них шлока, — сказал Дейарам и, имитируя священное восхваление на санскрите, произнес речь, посвященную совокуплению и содомии.

Мужчины так и покатились со смеху. Дукхи бросил жестянку в реку и пошел домой, предоставив друзьям фантазировать, что на самом деле таится под складками жира на животе пандита Лалурама.

Рупе он сказал, что наутро едет в город.

— Я принял решение. Еду поговорить с портным Ашрафом.

Рупа не спросила зачем. Она была целиком поглощена задуманным предприятием — раздобыть ночью где-нибудь масла, чтобы смазывать израненную кожу сыновей.

Ашраф отказался от платы за обучение сыновей Дукхи.

— Они будут мне помогать, — сказал он. — И два маленьких мальчика нас не объедят. Будут есть с нами. Идет? Возражений нет?

— Нет, — ответил Дукхи.

Через две недели он привез Ишвара и Нараяна.

— Ашраф мне как брат, — объяснил он детям. — Поэтому всегда зовите его дядя Ашраф. — Портной засветился от радости, польщенный, что его будут звать дядей, а Дукхи продолжил: — Некоторое время вы поживете у дяди Ашрафа, он будет вас учить ремеслу. Внимательно слушайте все, что он говорит, и оказывайте ему такое же уважение, как и мне.

Отец заранее подготовил сыновей к разлуке. Сейчас было просто формальное объявление.

— Да, папа, — ответили мальчики.

— Дядя Ашраф хочет сделать из вас портных — таких, как он сам. С этого момента вы не чамары, и, если кто спросит, кто вы, не говорите — Ишвар Мочи или Нараян Мочи. Теперь вы — Ишвар Даржи и Нараян Даржи.

Дукхи похлопал каждого по спине, а затем слегка подтолкнул, как бы направляя под опеку другого мужчины. Мальчики сделали шаг к портному, а тот уже тянул к ним руки.

Дукхи видел, с каким теплом Ашраф обнял за плечи его сыновей. Ашраф был добрым, сердечным человеком, и Дукхи знал, что у него мальчикам будет хорошо. И все же сердце его сжала тоска.

Возвращаясь в деревню, он трясся на воловьей упряжке, совершенно обессиленный, не замечая ни ухабов, ни колдобин, на которых подпрыгивала телега. Но иногда его захлестывала энергия, и тогда ему хотелось спрыгнуть с телеги и бежать вперед. Дукхи понимал, что сделал для сыновей все, что только мог, и это вселяло надежду. Но почему тогда он не чувствует облегчения? Почему так теснит в груди?

Под вечер он соскочил с телеги у деревенской дороги. Рупа безучастно сидела в хижине, не сводя глаз с входа, где возникла его тень. Дукхи успокоил ее, сказав, что все прошло хорошо.

Рупа с укоризной смотрела на него. Он проделал в ее жизни брешь, которою ничем не заполнить. Каждый раз, когда она вспоминала, что ее два сына живут далеко, у чужого человека и мусульманина в придачу, боль подкатывала к ее горлу, и она говорила мужу, что задыхается. На это он с горечью отвечал, что его друг мусульманин обращается с их детьми лучше, чем индийские братья.