Онлайн книга «Смотри: прилетели ласточки»
|
– От, чумовой! – она резанула всегдашней своей насмешкой. Костя взял табуретку, но не присел, а так и остался с табуреткой в руках. – Ну, ты чего? – Нет, я пойду… сперва сапоги сыму. Вернувшись, Костя налил себе чаю и долго дул в блюдце, хотя чай был стылый, потом выдохнул разом: – Как ты хоть живешь, Катерина? Она прыснула: – А то ты давно меня не видал. – Видать-то каждый день вижу, только не знаю… это… как и сказать… Ты другая какая-то стала. – Мужняя жена, понятно, не девка, – в голосе ее притаился страшок. – Нет, я так чувствую, что и говорить с тобой теперь сложно. А как хорошо мы жили! – Кто же виноват в этом, Костенька? Костя вскинул глаза: – Да уж не я, Катерина. Нынче тебя и Мурка чурается. И верно: прокравшись с улицы, кошка затекла на кухню, явно хоронясь от Катерины, и, засев в уголку у печки, щерилась оттуда. Тем же вечером, лежа рядом с Катериной в постели, Костя вновь ощутил смятение, и озарила его темная догадка: – Катерина, ты, похоже, любовника втихую себе завела? – Скажешь тоже: втихую. В деревне живем, каждый шаг на виду. – Вот-вот, а чей-то ты на пятый километр в гостиницу зачастила? За зиму третий раз! – Будто не знаешь. Финны гуманитарку в гостинице скинут – и назад, в поселке-то они чего не видали? А меня всякий выходной командируют от яслей. Да что я объясняю тебе? Сам-то во что одет? – Прожил бы я и без тех штанов, которые ты надыбала заодно с детсадовским тряпьем. А вот ты последнее время чей-то больно смазливая стала. Я бабам доверять не привык. – Дурак ты у меня, Костенька, – Катерина притекла к нему, но все же в ласковых повадках ее Костя чуял неправду. Приподнявшись на локте, он попытался разглядеть в сумерках ее лицо: – Нет, ты мне скажи – кто? Я, может, даже тебя прощу. Мне б только знать, чем он лучше меня? – Костя схватил ее за волосы и намотал прядь на руку, так что она и рыпнуться не смела. – Отстань! Волосы пусти! – Скажи кто! Андрюшка, гостиничный буфетчик? Он целовал тебя? Вы лежали с ним голые? – Пусти! – Как он целует тебя, Катерина? Покажи, я научусь! – Костя впился ей в губы, почти укусил. Катерина наконец вырвалась, отплевываясь. – Зачем, по-твоему, я замуж вышла? Чтоб было от кого гулять? Это у тебя на уме только одно занятие, а у меня за день других день довольно. Обед сварить, постирать… – Катерина выговаривала что-то еще про свои женские заботы, Костя слушал, но понимал одно: «Врет! Врет!». – Чего ты от меня хочешь? Почему мучаешь меня? – она вскликнула в горечи. – Потому что я до сих пор люблю тебя, Катерина! Луна бесстыдно пялилась в окошко, нагло созерцая размолвку, и мутный свет ее слепил сознание. Мысли делались тягучи, текли все медленней во млечный сон. Костя сам не помнил, как уснул той ночью, – казалось, всего-то на минутку забылся, но когда вновь распахнул глаза, луны в окошке не было и ночь шла на убыль. Однако проснулся он явно от пустоты и ущербности сна в отсутствие Катерины. Он вскочил на постели, пытаясь различить в сумерках ее силуэт. Пустота была огромной, всемирной, и по пронзительному ее ощущению невольно думалось, что Катерины нет не только в доме, а вообще – среди живых. Костя тихо, с боязнью, назвал ее имя. Будто в ответ на дворе заголосил петух. В тот же миг хлопнула дверь. Катерина, что-то обронив у порога, вошла в дом в одной сорочке и валенках, улепленных вязким снегом. – Катерина! – Костя, немедля подскочив, облапил все ее тело, дышавшее под сорочкой жаром. – Ты где была, Катерина? – Давно проснулся? – в ответ спросила она. – Нет, только что! Распахнул глаза – а тебя и нет! – Ой, Костя, промучалась я полночи. Так сдавило в груди – не продохнуть. Я уж испугалась, что угорела. Вот вышла продышаться на двор… – Да у тебя жар! – Не жар. Это с мороза так кажется, я и остыть не успела. Пойдем, пойдем в кровать, хоть полчаса прикорну. Едва нырнув под одеяло, Катерина сладко, беспробудно заснула. От волос ее тянуло снежной свежестью, но – не только. Некоторый новый, едкий дух заплутался в прядях, слегка схожий с запахом хвои. Принюхавшись, Костя невольно вздрогнул и отшатнулся, как при нечаянной встрече с диким зверем. Как будто не родная жена, а существо из стороннего мира лежало рядом. И он ощутил это столь остро, что не мог оставаться с ней в одной постели. Выйдя на крыльцо покурить, Костя приметил волчью шкуру, развешанную на перилах. Поднявшись чуть погодя, Катерина объяснила, что в шкуре завелась моль, вот и пришлось вынести ее на двор проморозиться, с вечера еще. В обеденный перерыв мужики судачили, что прошлой ночью волки опять безобразили в поселке. Сперва будто рыскали по центральной улице, от памятника Ленину к комбинату, спугнув одну загулявшую парочку. А после набедокурили у дяди Васи в курятнике: задрали петуха и несушку. И будто бы даже не подкапывались под забор, как принято у них в псином роду, а лапой ухитрились отворить калитку… – Это ж разум человечий в ихню волчью башку вселился! – сокрушался дядя Вася, непрестанно отплевываясь. – Видал же я их, видал, как они со двора когти драли. Главное, стерва эта напоследок зыркнула на меня и пасть еще так растянула, вроде как лыбилась. – Ну ты загнул: лыбилась. Волчара, она волчара и есть, – мужики реготали над чужой бедой. – Ей жрать охота, а ты психологию развел… – «Психо» – от слова «душа», грубо говоря, происходит. Темный вы народ! Кто б из вас хоть раз на эту суку взглянул, сразу б и просек, что у ней не просто мозги, а еще и кой-какое «психо». – Так че, выходит, только сука эта волчья с виду умна? А приятель ее? – Кобель, он и есть кобель. У него один интерес: лапу задрать. Он, сволочь, мне забор-то пометил, территорию свою, так сказать. Мужики опять реготали. И только Костя сидел смурной, чувствуя за собой непонятную вину. – А я тут, грешным делом, на днях в газете прочел, – продолжал дядя Вася, – что в годину усугубления народной беды волки плодятся нещадно. – Какая ж нынче беда? У нас вся жисть, почитай, беда, – выдернулся Кабоев. – Я говорю: в годину у-су-губления беды. Сечете, нет? Народ наш всегда бедовал, это правда, а нынешней зимой вода в трубах колом стоит, значится, еще туже стало. Зарплаты не дают второй месяц – вот и волки плодятся! – Да-а, газета зря не напишет, – мужики чесали затылок. – Кончай ты, дядя Вася, мозги пудрить! – не выдержал Костя. – Директор не на волчий же счет денежки наши перечисляет, ихние бытовые условия улучшать! |