Онлайн книга «Дом на Солянке»
|
– Я виноват, – сокрушенно сказал Опалин, – надо было мне вспомнить, как уверенно она обращалась с ружьем у себя дома… может, обрез, с которым она пришла, – то самое ружье и есть… – Мы разберемся, кто виноват и в чем, – отозвался Филимонов спокойно. – Ступайте лучше домой, Иван Григорьевич, и выспитесь хорошенько. Или… не знаю… книгу какую-нибудь почитайте. Одним словом, отвлекитесь от работы. И Опалин отвлекался как мог. «1-й Государственный цирк. Открытие сезона. Полет аэроплана с Эйфелевой башни. Первый раз в СССР. Небывалый трюк! Всемирно известные дрессировщики… Воздушный трамплин…» Иван затосковал. «А может быть, она не придет, – сказал он себе. – Не придет, потому что передумала… или еще почему-нибудь». Он прочитал программу театров и перешел к частным объявлениям. Перевозка мебели. Продается пианино, 500 рублей. Продается парикмахерская (Опалин поморщился, вспомнив, с какой парикмахерской им пришлось разбираться). Продается роскошное пианино, заграничное, красного дерева. Малый рояль и пальто каракулевое с выхухолью (то ли вместе, то ли отдельно, не понять). Щенки. Опять парикмахерская. Столовая мореного дуба, редкой красоты, в мавританском стиле. За редкую красоту хотят 3500 рублей. Продается мотоцикл. Пролетка. Дальше – обмен комнат. Одна комната меняется на две. Комнату 10 кв. метров на отдельную квартиру, согласен оплатить ремонт… охо-хо. Это, конечно, не объявление, а крик отчаяния, только кричи не кричи, не поможет никто. Квартирный вопрос в Москве – самый сложный из всех вопросов бытия. Меняю комнату 67 метров, перегородки фанерные, на отдельную квартиру. Две комнаты на одну. Меняю хорошую квартиру в 4 комнаты, 62 кв. метра, на аналогичную в другом районе. Если квартира и впрямь хорошая, какого черта ты ее меняешь? Соседи буйные? Или дом вот-вот рассыплется? Дальше – поиски жилья. Сниму комнату, согласен платить до 40 руб. в месяц. Инженер снимет комнату, до 75 руб. в месяц. Две комнаты с кухней не дороже 100 руб. Муж и жена ищут комнату, плата помесячно до 50 руб. Ищу небольшую комнатку или угол в интеллигентной семье… – Комнату присматриваешь? Он и не заметил, как она подошла – в прелестном голубом платье с поясом, чуть накрашенная: все в меру, все к лицу. Иван покраснел и опустил газету. Маша смотрела на него смеющимися глазами. – Я… нет. Просто читаю… – Да что там читать? Одно и то же. Пойдем лучше билеты брать. Она взяла его под руку, и они зашагали к выходу из сада. Кинотеатр располагался в месте с дивным названием Лихов переулок. То ли лихо, то ли лихие люди, понимай как хочешь, но Опалину, по правде говоря, было не до названий. Ему казалось, что он зря пришел в форме, что надо было явиться в штатском, что он не соответствует Маше. Он был высокий, симпатичный, ладно скроенный, то, что называется «все при нем», и все равно чувствовал себя каким-то ущербным. Но когда они вошли в фойе с расклеенными по стенам афишами и фотографиями актеров, он почти успокоился. – А ты, значит, бандитов ловил сегодня? – спросила Маша. – Ага. – Много поймал? – Троих. Иван с отчаянием почувствовал, насколько он не силен в самом обычном разговоре. Просто проклятие какое-то – любого свидетеля мог разговорить, к каждому найти подход, а в жизни терялся. Но тут, к счастью, публику стали пускать в зал. В сюжете фильма он ничего не понял, потому что все время отвлекался на Машу. Впрочем, сюжета как такового в картине не было, потому что это оказалась нарезка кадров из берлинской жизни – совершенно в духе 1920-х годов, когда вошли в моду эксперименты с монтажом. Но публики собралось довольно много, потому что все заграничное пользовалось успехом, и людям хотелось посмотреть на тамошнюю жизнь хоть в таком виде. В полутьме кинозала Маша стала загадочной и царственной, и то, как она была поглощена происходящим на экране, ужасно его трогало. Не удержавшись, он наклонился и быстро поцеловал ее в щеку. – Перестань! – шепнула Маша сердито. – Хорошо, – пообещал он, – я больше не буду. И тут произошла катастрофа: пленка на экране запрыгала, потом изображение исчезло, но оркестр еще продолжал играть. Некоторые зрители (из числа наиболее нетерпеливых) начали свистеть. Наконец дирижер заметил, что творится неладное, и опустил палочку. Музыка развалилась на куски, как мозаика, которую уронили на пол, дольше всех солидно гудел гобой, но наконец и он умолк. Дали свет. – Товарищи, небольшая техническая заминка, – твердили билетеры, появившиеся в проходах. – Сеанс возобновится через несколько минут. Маша, вырванная из страны грез, казалась человеком, который только что проснулся и не может до конца определиться, спит он еще или уже включен в реальность. Она завозилась, доставая из сумочки зеркальце, и подумала, о чем бы еще спросить Опалина, пока фильм не возобновился. – Скажи, а ты всегда ходишь с оружием? – Всегда, – твердо ответил Опалин. – И часто приходится стрелять? Тут ее собеседник, который не далее как сегодня застрелил трех бандитов, почувствовал себя довольно неуютно. – Ну… случается, – протянул он неопределенно. – А что? – А бывшие преступники у вас работают? Опалин знал как минимум один такой случай, но он проходил по совершенно особой статье. Кроме того, есть детали профессии, которые посторонним выдавать не станешь, и он сказал: – Угрозыск вообще-то не заодно с преступниками, а против них. – Ну, вот и я тоже так думала, – кивнула Маша. – Только тетю Зою не переубедишь. – Что за тетя Зоя? – машинально спросил Опалин. – Ты ее видел, когда уходил. Она к нам заглядывает иногда. Вообще она мне никакая не тетя, просто я привыкла ее так называть. Ее в угрозыске допрашивали по поводу убийства мужа. У нее создалось впечатление, что они ее подозревали. Она ужасно возмущалась. – А кто был ее муж? – Повар. Они с папой работали вместе. – В столовой, что ли? – догадался Опалин. – И в столовой, и раньше, в детском доме. – В каком детском доме? – Ну, папа заведовал детским домом. Правда, это давно было. Билетеры уже приглашали зрителей вернуться на свои места, говоря, что сеанс вот-вот возобновится. Но Опалин не думал о фильме. Убийство в ближайшем окружении – черт возьми, почему Ксения Александровна ничего об этом не сказала? – Как его звали? – не выдержав, шепотом спросил он. – Кого? – Повара. Мужа этой Зои. – Зачем тебе? – Нужно. – Да Гребенюк его фамилия, а что? Дай фильм посмотреть. – Почему вы не сказали, что его убили? – В смысле? |