Книга Сама виновата, страница 47 – Мария Воронова

– Ты понимаешь, какой это позор? Моя дочь в суде!

– Мама, мне пришла официальная повестка.

– Ты должна была отказаться, объяснить, что не имеешь никакого отношения ко всей этой дурно пахнущей истории! Больше не ходи туда, без тебя прекрасно разберутся.

– Но я обязана…

– Ничего они тебе не сделают, в крайнем случае заплатишь штраф. Все лучше, чем стоять там объясняться перед всеми этими плебеями.

– Я должна выполнить свой гражданский долг.

– Господи, Полина, что у тебя в голове творится! Много эта страна для тебя сделала, чтобы ты еще думала о каком-то долге? Короче, я запрещаю тебе туда идти, ты поняла?

– Поняла.

– Вот и все. И выкинь этого помойного кота.

«Ага, сейчас!» – фыркнула Полина.

Как всегда, разговор оставил тяжелый осадок. Рядом ли они были или по разные стороны государственной границы, а всегда выливалось в дилемму – или сделать то, что требует мать, или признать себя отвратительным и неблагодарным исчадием ада.

Полина вытянулась на диване, и Комок Зла сразу подскочил, стал, урча, деловито месить передними лапками ее живот. Полина почесала его за ушком.

Обычный серый в полосочку помойный кот, а может, кошка, она так и не смогла это определить.

– Нет, не выкину тебя, – вздохнула она, – хотя бы потому, что я действительно очень плохая, и надо это признать, а не выпендриваться перед мамой.

Тут до нее дошло, что кота выбросит пятая колонна в лице Зои Михайловны, и Полина прямо в домашней одежде спустилась к ней и потребовала ключи от квартиры.

Состоялся небольшой скандальчик, бабка не хотела отказываться от прибыльной халтурки, и только угроза милицией помогла получить ключи назад.

Весь день Полина прослонялась по дому в серой тоске.

Вчера она полдня просидела в коридоре суда, и никто не подошел за автографом. Ни один человек. Даже заинтересованных взглядов она не заметила, таких, чтобы человек узнал, но постеснялся подойти.

В суде, понятно, атмосфера далеко не поэтическая, мысли людей заняты совсем другим, но для сотрудников вершить чужую судьбу – рутинная работа. Почему ни одна секретарша к ней не подошла?

И больше никогда не подойдет, ибо людская память короткая. Через месяц все забудут, что существовала такая поэтесса Полина Поплавская. Разве что кто-то из самых преданных поклонников подумает: ой, а что это о Полине давно не слышно? Наверное, умерла или спилась, не выдержав быстрого взлета. Поцокает языком, вздохнет об участи скороспелых талантов, да и забудет о ней навсегда.

Она опустилась не просто на дно, а на дно дна.

Надо уезжать за границу, лучше всего в Америку, там ее талант расцветет на свободной земле, а здесь что? Для избранных – горшки с черноземом, а для всех – голый песок. Так что пора брать себя в руки, за выходные написать несколько антисоветских стихотворений, а в понедельник звонить журналисту, и если он не слишком воодушевится, то намекнуть, что у нее есть материал для книги на одну интересную тему…

Полина села за рабочий стол, но не успела записать удачное словосочетание «кумачовые оковы», как примчался Комок Зла и стал бить лапкой по колпачку ее ручки.

Пришлось оставить творческий процесс и играть с котом в бантик.

Уехать можно налегке, без вещей, но то, что на душе, не оставишь, и прошлое не выбросишь. Пересечение границы не поможет ей родиться заново, только совесть, если она еще осталась, примет новый груз предательства.

Хватит себя обманывать, там ее примут не как поэтессу, а как оружие в холодной войне. Готова она к этому? Ах, хочется, конечно, вскарабкаться на вершину и разом плюнуть на всех… Очень хочется. И она долго еще будет мечтать, как это сделает, но журналисту не позвонит.

В воскресенье до нее вдруг дошло, что она осталась без домработницы и надо убираться самой.

Страшно проклиная себя, Зою Михайловну и даже кота, Полина принялась за дело и неожиданно увлеклась. Включила кассету с Челентано и громко подпевала, хотя знала, что слуха у нее нет и голос противный. Итальянцы – это, конечно, сельпо, примитив и фу-фу-фу для культурных людей. Передовые личности слушают «Металлику», «Лед Зеппелин», в крайнем случае подпольные записи ленинградского рок-клуба, на которых создается впечатление, что исполнители в качестве аккомпанемента пересыпают песок из одного ведра в другое.

Все эти записи у Полины были, но наедине с собой можно ставить то, что нравится.

От монотонной физической работы стало легче на душе, Полина даже постирала и прикинула, не сготовить ли чего-нибудь, но решила, что это будет уже перебор, и поужинала хлебом. Комок Зла получил куриную кнель из кулинарии и остался очень доволен.

«Наверное, это ненормально, что я люблю кота больше, чем людей, – вздохнула Полина, – умиляюсь, как он ест, как лакает молочко… Сколько мы с мамой скандалили, что я не хочу ничего делать по дому, и я даже пальцем не шелохнула, а ради кота – пожалуйста. Играю с ним и не вспоминаю, что разрушила жизнь целой семьи».

Снова навалились тяжелые мысли о Фельдманах. Полина сама до конца не понимала, почему вид сестры Семена так угнетающе подействовал на нее. Она ведь всегда жаждала отомстить своим обидчикам, и не было для нее зрелища слаще, чем вид поверженного врага.

Вот и сейчас надо наслаждаться, радоваться, что семейка получила по заслугам, а не получается. Что-то грызет, травит душу…

Полина нахмурилась, пытаясь вспомнить, были ли в ее жизни моменты, когда она беззаботно радовалась чему-то радостному. Похоже, что нет. Маленькой она всегда кому-то мешала, всегда «мама устала, а ты кричишь», «как ты смеешь веселиться, когда мама расстроена», «хорошие девочки не смеются таким шуткам». И мир тускнел, выцветал до черно-белого изображения в плохом телевизоре, на которое не очень-то хотелось смотреть.

Она плохо спала и чуть не опоздала в суд, на неловкую встречу с Пахомовой, которая тоже ждала в коридоре своей очереди дать показания.

Вдова окатила ее ледяным взглядом, а проходя мимо, тихо процедила нецензурное слово, но Полина сделала вид, будто не слышит.

Приятель Пахомова тоже принял презрительный вид, и даже профессор из мединститута, хоть был на ее вечере и знал, кто она такая, не соизволил поздороваться с ней, только когда она приблизилась к нему, заявил как бы в пространство, что из-за всяких дурочек дергают в суд порядочных людей.

Полина прогулялась по коридору, посмотрела на набережную сначала из одного окна, потом из другого. Снег еще не растаял полностью, но уже потерял белизну, и мир будто замер перед решительным рывком к весне.

Она волновалась, как перед приемом у зубного врача, хоть в метро тщательно отрепетировала свои показания. Что следователю говорила, то и в суде сообщит, слово в слово.

Поплакалась старому приятелю отца, потому что была шокирована и оскорблена, вот и все. Она поделилась обидой, излила душу, просто хотела, чтобы пожалели, а Василий Матвеевич взял и вмешался. Господи, да в страшном сне ей не могло присниться, к каким последствиям это приведет! В этом месте Полина планировала закатить глаза и всхлипнуть.