Онлайн книга «Там, где живет любовь»
Амелия еще больше смутилась и, вскочив, понеслась обратно в нашу палату. При этом едва не сбила с ног вышедшую из комнаты Диану. – Даня, так это ты? – рассердилась Руднева, увидев запутавшегося в простыне Третьякова. – Чуть все флаконы мне не переколошматил, гад! А Амелия куда? Даня встал, продолжая растерянно потирать щеку. К нам уже спешил заспанный Боря. – Завтра поговорим! – пригрозила брату Ирка, еще сильнее кутаясь в одеяло. Все девчонки быстро спрятались по палатам. Никому не хотелось, чтобы красавчик вожатый увидел их в неприглядном заспанном виде. Утром после зарядки мы с Иркой первым делом затянули Даню в укромное место под соснами, недалеко от двухэтажного недостроенного корпуса. – Ну и что это вчера было? – сердито поинтересовалась Ира. Амелия ночное происшествие с нами не обсуждала. Она вдруг стала какой-то задумчивой и молчаливой… – Да что вы привязались? – хмурился Даня. – По приколу же! Просто хотел вас напугать. – Простыней? – захохотала Третьякова. – Мы тебе кто, Малыш из «Карлсона», пугать нас этим? – Да вы же сами любите такие приколюхи, вон, про пауков мне рассказывали, – обиженным голосом ответил Даня. – У меня еще паста была в кармане. А простыня – это чтоб в случае чего не узнали. – Детский сад, – покачала головой Ирка. – В городе больше всех вопил, что вырос из лагеря, а сам такими глупостями занимаешься. Хотя своего ты добился: тебя теперь и мама родная не узнает. Конечно, Ирка преувеличивала. Ранения от перепалки с Амелией были не такими уж серьезными. На скуле лишь красовалась большая царапина от кольца Циглер. Я почему-то тут же вспомнила Иркин фингал и негромко захихикала: – Наша Даша Васнецова всех Третьяковых отделала. Даня с Иркой сердито посмотрели на меня. Настроение после взбучки для Дани было приподнятым. Все-таки здорово, что близнецы выбрались вместе со мной в лагерь. Знала, что с ними не соскучишься… Когда мы шли на обед, в телефоне звякнуло сообщение. Я открыла его, и дыхание тут же перехватило. От мамы. В последнее время я отвечала немногословно, не желая делиться тем, что происходит дома. Но мама, видимо, все-таки допросила с пристрастием тетю Соню. В сообщении родительница расспрашивала меня о Катерине. Кто она? Какая она? Чем занимается? И как я теперь себя чувствую? В этот раз она была такая разговорчивая в своих посланиях… И такая учтивая. Вот как новость о новой папиной пассии задела. Я разозлилась. Не испытывала особых симпатий к Катерине, но почему-то назло маме написала всего два слова: «Катерина классная». И отключила телефон. Настроение сразу испортилось. Хотя за большими панорамными окнами столовой, которые выходили на сосновый лес, было солнечно, в душе моей заморосил мелкий холодный дождь. За нашим столом царило молчание. Диана и Ирка после всех ночных приключений просто не выспались, Амелия по-прежнему была потерянной. Меня же выбили из колеи внезапные сообщения от мамы. – Никита снова на тебя пялится, – наклонилась ко мне Руднева. – Разве? – растерянно отозвалась я, поднимая глаза. Яровой действительно сидел за столом напротив и неотрывно смотрел на меня. Так мы некоторое время глазели друг на друга. – Вы ведь снова общаетесь? – не отставала Диана. – А? Ну да… – Я не отводила взгляда. Амелия и Ирка в тот момент что-то негромко обсуждали. – Между вами что-то есть? – бесцеремонно осведомилась Руднева. – Между нами?.. Внезапно Никита, не доев, поднялся из-за стола и решительно направился к выходу из столовой. Я огляделась в поисках вожатых. Заметив, что все они пока едят и не обращают внимания на своих подопечных, тоже поднялась. – Ты куда? – впилась в меня удивленными глазами Ирка. – Надо выйти! – бросила я уже на ходу. За все время так и не притронулась к еде. Никита дожидался меня на крыльце, засунув руки в карманы шорт и глядя куда-то в сторону леса. – Что у тебя стряслось? – спросил он, не поворачивая ко мне головы. Казалось, он даже не сомневался в том, что я выбегу за ним следом. – Почему ты решил, что у меня что-то случилось? – озадачилась я. Тогда Никита повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза. – У тебя взгляд как у побитой собаки. Я почувствовала, что губы предательски задрожали. – Сообщение от мамы получила, – ответила я внезапно ослабевшим голосом. – Не могу видеть тебя такой, – вздохнул Никита, взяв меня за руку. – Пойдем! Расскажешь мне все… – Куда? – Я знаю, как отсюда можно слинять. – Никита! – ахнула я, оборачиваясь на двери столовой. – Слинять днем?.. Яровой молча повел меня за руку в сторону недостроенного корпуса, где утром мы с Третьяковой наехали на бедного Даню. За зданием начинались дремучие, на первый взгляд непролазные кусты. Я повертела головой. Камер здесь действительно не было. Пробираясь сквозь заросли, я исцарапала руки. А увидев высоту забора, снова запротестовала. – Никит, я не перелезу! Забор слишком высокий! – Перелезешь. Я тебя подсажу, – ответил Яровой. По ту сторону забора оказалась пустая разбитая дорога. – Вон там дачный поселок, – кивнул влево Никита. – Через него можно выйти к нашему озеру, только на другой берег. Я молча оглядывалась по сторонам, и в моей голове не было больше мыслей, кроме одной: «Хочу, чтобы Никита снова взял меня за руку». И мы отправились через поселок к озеру. Шли мимо уютных деревянных домиков. По пути я рассказала Никите о сегодняшнем сообщении, о маме, о Катерине… Миновав постройки, мы пересекли железнодорожные пути. – Вспомнила Чебурашку и Гену, – засмеялась я. После разговора с Никитой грусть прошла, и вместо моросящего в душе дождика выглянуло солнце. – В детстве мне этот мультфильм казался самым печальным на свете… А когда герои уезжали на крыше поезда мимо таких же елок и фонарных столбов и играли на гармошке, я рыдала навзрыд. – Серьезно? – широко улыбнулся Никита. Мне так нравилась его фирменная белозубая улыбка, но, повзрослев, он стал улыбаться намного реже… – Ага! Запах полевых цветов кружил голову. Внезапно я фальшиво затянула: – Медленно минуты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди. И хотя нам прошлого немного жаль, лучшее, конечно, впереди! – Вера! – засмеялся Яровой. – Скатертью, скатертью дальний путь стелется и упирается прямо в небосклон… Я пела, косясь на Никиту. Яровой шел рядом, улыбался и смотрел под ноги. В ту же секунду поймала себя на мысли, что в груди больше ничего не болит и жизнь моя будто больше не рушится. Мир замер в неге этого солнечного дня. |