Онлайн книга «Расплата по чужим счетам»
|
– Это еще почему? – Потому что Наполеонов считает, что, если кого-то любишь, его нужно хорошо кормить. Морис расхохотался. – Выходит, я любвеобильный. – Еще какой. – Она наконец-то оторвала глаза от книги и подмигнула ему. Миндаугас почему-то смутился и, чтобы уйти от темы любви, спросил: – Что вы читаете? – Стихи Аспазии. – Разве жена Перикла писала стихи? – лукаво улыбнулся Морис. – Жена Перикла Аспасия, насколько мне известно, нет, – улыбнулась в ответ Мирослава, – но жена Райниса Аспазия писала и даже вошла в классику латышской поэзии. – И всего-то разница в одной букве в имени, – продолжал улыбаться Морис. – И не говори, – кивнула Мирослава, – если не считать еще тысячелетия, страны и… мужа. Хотя Эльза Розенберг и взяла свой псевдоним как раз в честь древнегреческой умницы и красавицы Аспасии. Их разговор был прерван требовательным звонком. – Ну, вот и Шура пожаловал. – Я открою… Пока мужчины умывались, Мирослава достала курицу, внимательно посмотрела на нее, вонзила в поджаристый бок деревянную палочку и переложила готовую птицу на блюдо. Разрезать ее предстояло Морису. Сама же Мирослава в таких случаях всегда говорила: «Буду я еще надрываться». Равенство полов она начисто отвергала. С удовольствием признавала, что мужчина сильнее, выносливее, и поэтому уступала ему ту часть работы, которую сама делать не любила. Свою собственную силу и энергию она активно проявляла там, где ей было интересно. Кулинария в круг ее интересов не входила. Готовила сама она редко. Только для того, чтобы не умереть с голоду и если тот, кто готовит обычно, очень занят. Как, например, сегодня. На десерт на этот раз не было ни пирога, ни пирожного. Шура хмуро возил ложечкой по тарелке с клубникой, залитой мороженым. Мирослава наблюдала за страданиями друга детства с потаенной улыбкой, Морис – с сочувствием. За чаем Миндаугас изложил результат своего общения с соседями Челдышева и спросил, нужно ли ему завтра опросить соседей из дома напротив. Шура испуганно замахал руками, представив, что завтра на ужин и курицы с салатом может не быть. Поставит Волгина на стол бутерброды и чай, и кушай с удовольствием. Мирослава не выдержала и расхохоталась. Потом проговорила: – Я согласна с Шурой – навряд ли мы узнаем что-то новое. А вот пообщаться с Ольгой Кружилиной и Майей Садовниковой следует. – Это я поручу своим оперативникам, – быстро проговорил Наполеонов. – Хорошо. – Слава, ты не думаешь, что жена Челдышева, Марина, в этом может быть замешана? – Нет, ей-то Малов, можно сказать, помог… – Да, в некотором роде, – согласился Наполеонов. – Если кто и мог затаить на Матвея обиду, то только Майя. – Однако мне не верится, что она причастна к этому, – сказал Морис. – Да? – Мирослава прищурила глаза. – Посудите сами, у нас же серия. – Тьфу-тьфу! – замахал руками Шура. – Плюй, не плюй, друг сердечный, – печально усмехнулась Мирослава, – но Морис прав, вырисовывается именно серия. Она задумалась. – Хотя… – Что – хотя? – Известно, что время от времени встречаются злыдни, которые используют ситуацию в своих интересах. – Да, сводя счеты со своими недругами, встраивают свое преступление в общую картину. – Ты думаешь, это тот самый случай? Мирослава пожала плечами: – Сомневаюсь, но утверждать более-менее точно можно будет только после проверки алиби Садовниковой. – Кружилину не подозреваем? – У нее нет мотива, хотя алиби поинтересоваться не мешает. * * * На следующий день к Ольге Кружилиной отправился оперативник Ринат Ахметов. Он выехал из дома пораньше, чтобы застать девушку дома. Предупреждать ее о визите Ринат не стал по совету следователя. Ахметову казалось, что он все еще ощущает аромат булочек, которые испекла к завтраку его Айгуль. Ринат был счастливо женат, и не на домохозяйке, как могло показаться тем, кто пробовал вкусности, приготовленные его женой, а на преподавателе романо-германских языков. На правой щеке он все еще ощущал легкое прикосновение губ дочки Гули, и в правом же ухе звучали ее слова: «Папочка, ты сегодня заберешь меня из садика?» – Я очень постараюсь, – ответил он дочке, чмокая ее крошечный мизинчик. Ринату очень хотелось забирать вечером дочку самому, но удавалось это далеко не всегда. Увы, работа в полиции мало считалась с желанием иметь свободное время для семьи. Зато, когда ему удавалось закончить день в пять-шесть вечера, он летел как на крыльях в детский сад, забирал Гулю и вел ее в кафе-мороженое или, если позволяла погода, гулять в любимый сквер, который она называла «кувшинчиковый». Вообще-то названия как такового у этого сквера не было, вероятно, из-за того, что он был слишком мал. Зато там был глиняный кувшинчик внутри, из которого бил небольшой фонтанчик. К кувшину вела дорожка, выложенная плиткой розового цвета, а по краям ее росли самые разнообразные цветы. Весной это были тюльпаны и нарциссы, позднее пионы, потом петунии, бархотки, циннии и, наконец, астры. Гуля могла часами стоять возле кувшинчика, прислушиваться к тихому плеску фонтанчика и молчать. Ринату всякий раз хотелось спросить дочку, о чем она думает в эти минуты. Но он останавливал себя. Во-первых, несолидно мужчине проявлять любопытство, а во-вторых, если она захочет, то расскажет сама. И, наверное, именно это «во-вторых» и было главным сдерживающим фактором… Погруженный в свои мысли, Ринат тем не менее зорко следил за дорогой. Иначе просто было и нельзя в переполненном машинами городе. Добравшись до дома, в котором жила Кружилина, он припарковался недалеко от подъезда и, ступив на крыльцо, нажал кнопку домофона квартиры под номером один. – Кто это? – спросил хрипловатый голос. – Почта. Дверь открылась. Он поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру, в которой проживала Ольга Кружилина. – Кто? – спросил его на этот раз молодой женский голос. – Полиция. – Полиция? Дверь открылась. – Вы, наверное, из-за Матвея? Он кивнул: – Можно войти? – Да, заходите, но учтите, у нас немного времени. Я собираюсь на работу. Кофе будете? – Буду. – Тогда на кухню. Ой, черт, кажется, убежал! – Хозяйка вихрем понеслась туда, откуда раздалось тихое шипенье и остро запахло кофе. |