Онлайн книга «Чужая жизнь»
|
– Откуда солнце? – Из окна. – А что там, за окном? – Ну, солнце. – А еще? – Небо. – Синее? – Синее. – А еще? – След от самолета. В небе. – А год нынче какой? – А какой надо? – Я серьезно. Гарик взял с подоконника газету и протянул Вере. – Сегодняшняя. «“Известия народных депутатов, – прочитала Вера. – 1970 год. 19 сентября. Суббота”. А у нас вторник. 2017 год». – Ого, – подумал Гарик, – значит, та штука была машиной времени. Не то чтобы он враз поверил, что Вера из будущего, но и не отверг с налета и в сумасшедшие ее не записал. Он жил в эпоху, когда будущее казалось чем-то вроде рая, земли обетованной, куда очень хотелось заглянуть. И фантасты заглядывали, и вопрос о машине времени оставался открытым. – А у вас что за окном? – спросил Гарик. – Слякоть. Вера, пожалуй, походила на иностранку. На француженку. Хотя француженки все худенькие, как школьницы, а Вера была как спелое яблоко. И пахла яблоком, садом. И прохладой. Туфли у нее в грязных каплях, и подол плаща. В грязных и непросохших. Так что – задумаешься. Плащ, туфли, длинная юбка в косую клетку. Плащ синий, яркий – синяя шаровая молния. Не бывает синих молний, так будет. Кольца нет на безымянном пальце. – Вы мне не верите. – Почему? Смартфон этот был вполне фантастический. – Это телефон. Без проводов. По сути, маленький компьютер. Но вы, наверное, не знаете, что такое компьютер? Ладно. Я пойду. Попробую. Не знаю. Что-нибудь. Она поднялась и направилась в прихожую. И Гарик поспешил за ней. Открыл дверь. – Лёха ваш тут ни при чем, – сказала Вера и шагнула через порог на площадку. И тут же растаяла в воздухе. Ошалелый Гарик выскочил на площадку, упустил дверь, и она захлопнулась. Яблочный прохладный запах. Но и он растаял. Вера стояла на площадке. Смотрела на захлопнувшуюся дверь. Черный дерматин. Сухим блеском отсвечивающий глазок. Два замка. И ключи от них у Веры в сумке. Вера достала ключи, но открывать не спешила, не решалась. Услышала тяжелые и редкие шаги. Они приближались. На площадку пятого этажа поднимался грузный мужчина. Его она недавно едва не сшибла. Он поднимался по маршу. Раз-два. Пауза. Раз и два. Пауза. В таком примерно ритме. Уже на площадке взглянул хмуро и направился к соседней двери. – Подождите, – сказала Вера. – Могу я попросить вас об одолжении? Она попросила его отворить ей дверь, сказала, что ключ заедает, но вдруг у него получится. Он помедлил, но отворил. Отступил, и Вера услышала трезвон смартфона. Мелодию из сериала «Шерлок». – Вера-Вера, – только и сказала секретарь (и надсмотрщик) Алла, когда-то однокурсница (и староста). Вера добралась до работы в первом часу. Клиенты уже двадцать минут ее дожидались, спасибо, не роптали. Опоздание свое, два с половиной часа, Вера отработала, вышла из конторы в половине десятого вечера. Глаза не смотрели, язык не ворочался, ноги едва шли. Даже есть уже не хотелось. Тем более не хотелось звонить Николаю. Да и что бы она ему сказала? Что если сама открывает дверь (сама и, наверное, без свидетелей; это еще следовало проверить), то попадает в квартиру 1970 года. В ту самую, очевидно. Та самая квартира, тот самый дом, тот самый город, та самая страна – время другое. Вера-Вера, как говорит Алла. Просить кого-либо отпереть дверь, чтобы попасть в современную квартиру, зефирную, практически съедобную, на это куража не было. Так что Вера поднялась на свой пятый, жмурясь от белых вспышек, сама отворила черного циклопа и вошла к Гарику в его 1970 год. Вошла и сказала: – Это я, – как будто к себе домой вошла, как будто ее ждали. Ждали или не ждали, но не услышали. Бренчала гитара, журчали голоса, дымом пах воздух. О нет, только не это. И Вера решила уже вернуться к себе в 2017-й, но не успела, в прихожую заглянул веселый человек с налипшими на потный лоб волосами, и лицо веселого человека показалось Вере знакомым. – Простите, – сказала Вера. – Молчите. Я всё знаю. Вас зовут Вера, вы исчезаете и появляетесь, у вас ключи от Гарькиной квартиры, и он думает, что их вам дал я, а я не давал, но он не верит. Голоса бормотали и восклицали, дребезжала гитара. – Вы обязаны меня реабилитировать, пойдемте. – Я устала, как собака, я сглупила, прошу прощения, я ухожу. – Ни за что вас не отпущу! И молодой человек вмиг проскользнул к двери и загородил ее. – Имейте совесть. – Вот чего-чего, а совесть у меня есть. Пойдемте, Верочка, к нам, а? Там хорошие все люди. – Я не люблю пьяные компании, Лёша (видите, я тоже знаю ваше имя). Мне нужно отдохнуть. – Мы не пьяные, мы культурные, и вы отдохнете. У нас картошка есть. Только что отварили. Такая, знаете, рассыпчатая, Гарик от матери привез, она там у него живет, за лесами. – Болтун, – сказала миролюбиво Вера. Лёха замолчал и смотрел на нее умильно-ласково, как добродушный дворовый пес. И Вере вдруг захотелось к ним на маленькую кухню, в тот мир, мирок, который она только в кино и видела (фильмы оттепели или, может быть, чуть более поздние). Товарищество, любовь. «А за окном то дождь, то снег, тататататари», – проговорила гитара. – Картошка, – сказала Вера. – Масло-то есть к картошке? – Не уверен. Картошку они отварили в мундирах, ели с крупной блестящей солью. Стояла на столе водка, и Вера выпила стопочку, не отказалась. Гарик чистил ей картошку (снимал мундир) и смотрел блестящими глазами. Он ее представил как ученого из секретного НИИ, Вера не отреклась. Лёха, Гарик, очкарик с гитарой, девушка Оля. Они разговаривали, Вера не вслушивалась, но вдруг поняла, что они говорят о «Белом солнце пустыни» (кто-то воскликнул: «Гюльчатай»), видимо, фильм вышел совсем недавно. – Бергман! Вот настоящее. Звук их голосов был ей приятен. Глаза слипались. – Народ, – сказал Гарик. – Объявляю заседание закрытым. И все они, даже неутомимый, искрящийся, солнечный (наверное, даже во сне) Лёха, распрощались, заспешили по домам, разошлись, и Вера осталась с Гариком вдвоем на прокуренной кухне, в тишине. Впрочем, тишина была только для Гарика, ночная тишина 1970 года, Вера слышала то вой автомобильной сигнализации, то тяжелые басы, кажется, от соседей снизу. Свой 2017-й. |