Книга Чужая жизнь, страница 57 – Елена Долгопят

– Я читаю за Сафонову, – сказала мне. – Вы – за Алексея. Виктор, вы читаете ремарки и за человека с вальяжным голосом.

– Сцена номер один, – прочитал Виктор унылым, замороженным голосом.

Подъезд. Дверь отворяется. Входит Алексей. Отряхивается от снега. Стучит ботинками в пол. Идет к лифту. Уборщица Сафонова возит шваброй, во влажном кафельном полу криво отражаются электрические лампы. Завидев Алексея, она оставляет работу. Стоит и наблюдает за ним, опершись на швабру. Он подходит к лифту и нажимает кнопку вызова.

Сафонова. Что-то не видно жены вашей с сыночком.

Алексей. Они в отъезде.

Сафонова. В отпуске?

Алексей. У жены отпуск, у сына каникулы.

Сафонова. Хорошие они у вас. Сынок вежливый, всегда поздоровается. Отличник.

Алексей. Хорошист.

Сафонова. И супруга вежливая. Но строгая. Я ее Кристиной зову, про себя. Я всем жильцам прозвища придумала. И вам.

Алексей (несколько раздраженно). Замечательно.

Алексей с тоской смотрит на лифт. Кнопка никак не зажигается. Такое ощущение, что лифт сломался и застрял. В то же время слышны с верхних этажей гулкие голоса, смех, кашель. Алексей кажется человеком сдержанным. Но только потому так кажется, что он, как правило, отстранен от происходящего. Но если нет возможности отстраниться, уйти в себя, быть незаметным, не на виду, он раздражается почти мгновенно. Он продолжает быть вежливым, но очень краснеет, ему как будто жарко становится.

– Мне что, краснеть в этом месте? – спросил я.

– Как хотите, – ответила Анна Игнатьевна и перешла тут же к своей реплике.

Сафонова. Я вас зову Джеймс про себя.

Алексей. Почему? По аналогии с кем? С чем?

Сафонова. Вы как будто иностранец. Англичанин. Не похожи на наших. Можно, я и вслух буду вас звать Джеймс?

Алексей. Джеймс Бонд, если угодно.

Лифт наконец-то начинает гудеть, едет, и Алексей веселеет.

Сафонова. Джеймс Бонд вам не подходит. (Подумав.) Тогда я буду звать вас Николай.

Алексей. Чем вас Алексей не устраивает?

Сафонова. (задумчиво): Николай вам больше подходит.

Лифт отворяет двери. И из него с шумом вываливает толпа: несколько взрослых и детей. Собака. Алексей хочет войти в освободившийся лифт.

Сафонова. Погодите, я в лифте протру. Быстро, мгновение. Натоптали по-черному.

Она суется в лифт со шваброй. Нажимает кнопку задержки, двери застопориваются.

Сафонова. А у меня сын пропал.

Алексей с тоской смотрит, как долго она трет крохотный лифт; Сафонова явно тянет время, хочет задержать его возле себя, выговориться.

Алексей (с нарастающим едва сдерживаемым раздражением). В каком-то смысле я даже рад. Нет, мне жаль, и я думаю, он найдется скоро, ваш сын, но, прямо скажем, за стеной стало гораздо тише. Я всё никак не мог понять почему, теперь ясно. Ничего не имею против вашего сына, но музыку он слушает убойную, у меня сердце болит от этого грохота. И рюмки в горке звенят и дрожат. Землетрясение, а не музыка.

Сафонова (обиженно). Еще неизвестно, кто туда въедет, за стенку вашу. Еще такую музыку заведет, что о прежней как о райском пении вспоминать будете.

Алексей. Кто заведет? С какой стати?

Сафонова. Так продала я квартиру. Сына спасала. Он не в том смысле пропал, он денег про-играл много, его убивать начали, и сейчас еще не всё заплатил, еще в долгу, но не убивают, он отрабатывает, хоть жизнь простили. Так что я теперь без квартиры, Николай, у соседки пока живу, пока разрешает, полы ей мою, еду варю, белье стираю, она инвалид, одна, ей скучно, надоем – выгонит, так и сказала, что выгонит, когда надоем.

Сафонова высказала наконец, что было на сердце. Дотерла полы в лифте и оставила кабину. Алексей вошел в лифт. Прежде чем двери закрылись, успел спросить и получить ответ.

Алексей. А как вы сына своего зовете?

Сафонова. Ванечка.

– Следующая сцена, – сказал Виктор. И замолчал. Задумался над листком.

– Устали? – обеспокоилась Анна Игнатьевна.

– Да нет. Нормально.

– Я вижу, что устали. Давайте прервемся.

– Нет-нет, ни в коем случае! Я вас прошу, я только что интонацию нащупал.

Я раздраженно вмешался:

– Какая интонация? Вы же комментарии читаете. От автора.

– Думаете, у автора нет интонации? – обиделся Виктор.

– Для меня все эти комментарии – только инструкция. Пойди налево, затем прямо. То же, что инструкция для сборки дивана. Возьмите гвоздь номер восемь, молоток номер шесть, бейте ровно.

– Вы говорите полную чушь, – холодно заметила Анна Игнатьевна, – и прекрасно это понимаете, просто хотите разозлить.

– Какая разница, с каким настроением вы будете гвозди заколачивать? – нервно вступил Виктор. – А в сцене настроение – важнейший фактор. Комментарий подсказывает не только направление движения, но и состояние. Смысл сцены раскрывает!

– Гвозди лучше с хорошим настроением заколачивать, чтоб не перекосило, – улыбнулся я.

– Чтоб не перекосило, надо опыт иметь! И только! – волновался Виктор.

– Разумеется, гвозди лучше с хорошим настроением заколачивать, – миролюбиво согласилась со мной Анна Игнатьевна.

– Особенно в гроб! – крикнул Виктор.

– Во что угодно, – мягко сказала ему Анна Игнатьевна. И обратилась ко мне. – Но в сцене иногда необходимо, чтобы гвоздь пошел криво, чтобы человек расплакался, может быть.

– Конечно, – согласился я. – И тогда будет написано: «Пошел налево с плохим настроением. Споткнулся по дороге и расплакался». Это важно и нужно, я согласен. Но почему эту рекомендацию насчет настроения нужно читать с какой-то особенной интонацией? Можете объяснить?

– Чтобы до тебя дошло лучше, – глухо сказал Виктор.

– Успокойтесь, – попросила его Анна Игнатьевна. – Вы ему ничего не докажете. Он вас провоцирует. Выпейте еще таблетку и продолжайте чтение.

Виктор молчал. Смотрел остановившимся взглядом в листочек. Взял бутылку, отхлебнул воды. Таблетку пить не стал. Анна Игнатьевна ждала терпеливо. Он поставил локти на стол, взялся ладонями за виски, точно отгородился от нас ладонями, и начал чтение глухим, невыразительным голосом:

Алексей входит в подъезд, отряхивается от снега. Направляется к лифту и приостанавливается. Возле лифта появился домик. Почти как настоящий. С большим стеклянными окошком, за которым уютно горит свет. Фанерные стены покрашены снаружи, и окраска имитирует кирпичную кладку. Так что домик в первую секунду кажется совершенно настоящим, основательным.