Книга Гладиатрикс, страница 50 – Рассел Уитфилд

— Не только вид, — резко ответила амазонка, запрокинула голову и присосалась к горлышку бурдючка. — Эта гречанка еще жива!

Она наблюдала бой Лисандры от начала и до конца и не сумела скрыть бешенства, вызванного ее победой. Даже хуже того!.. Сорина сама была отменной воительницей. Ее наметанный глаз подметил превосходную выучку и боевую смекалку, с лихвой окупавшие куцый опыт спартанки.

— Не забивала бы ты себе этим голову, — ласково проговорила Тевта.

— Она загубит Эйрианвен, — мрачно предрекла амазонка. — Она ее развратит.

— Эйрианвен не дитя, — возразила Тевта. — Она отлично понимает, с кем вознамерилась разделить ложе.

— Тевта, да открой же глаза! Эта гречанка несет в себе заразу, называемую цивилизацией! Это как болезнь. Она может принести гибель Эйрианвен, да и не только ей, если позволить гречанке творить, что она пожелает!

Сорина зло выругалась и отшвырнула ни в чем не повинный бурдючок. Он шлепнулся о стену и упал, оставив на ней влажное пятно.

Тевта все-таки попыталась утишить ярость предводительницы и подруги:

— Я думаю, что ты сильно преувеличиваешь.

Однако могучая амазонка не желала ничего слышать.

— Вот так всегда и получается! — выкрикнула она, словно Тевта чем-то перед ней провинилась. — Похоть, которой эта Лисандра воспылала к Эйрианвен, приведет к появлению очередной раковой опухоли! Она со временем уничтожит ее! Греческая зараза перекинется на Эйрианвен, а с нее — на всех остальных!

Сорина слишком хорошо знала, что жизнь в странах, расположенных у Срединного моря, была похожа на притягательную болезнь. Она затягивала любого человека, оказавшегося в пределах ее досягаемости, предлагала удобства и даже роскошь, но при этом забирала свободу. Принять ее означало оказаться в зависимости. Сорина сходила с ума, не в силах понять, отчего этого не мог понять никто, кроме нее.

— Похоже, лишь я одна вижу то зло, которым отмечены Лисандра и личности, подобные ей.

— Сорина… — начала было Тевта.

— Отвяжись!

Амазонка шарахнулась от протянутой руки подруги и в бешенстве зашагала прочь. В глубине души она понимала, что обидела Тевту, но ею владел такой гнев, что сейчас Сорине было все безразлично.

Люди, толпившиеся в запруженных коридорах, поневоле расступались перед ней, давая дорогу. Слава Гладиатрикс Примы простиралась далеко за пределы луда Луция Бальба. Гладиаторы признавали и уважали превосходство Сорины. Никто не хотел с ней попусту связываться — особенно теперь, когда ее лицо было искажено бешенством. Амазонка бесцельно шагала вперед, в каждой встречной черноволосой женщине видя ненавистную спартанку. Какое-то время она без шуток подумывала, а не подговорить ли ланисту на поединок между ней и Лисандрой, но скоро отбросила эту мысль. Бальб все равно не согласится. Ведь Лисандра далеко не ровня ей по положению в гладиаторской иерархии.

Отчаявшись придумать план немедленного изничтожения бывшей жрицы, Сорина стала высматривать какой-нибудь уголок, где можно было бы успокоиться, привести мысли в порядок. Она изрядно удивилась, заметив Катуволька, сидевшего на каменной скамье у стены.

Наставник держал в руках бурдючок пива, лицо у него было мрачней некуда.

— Что с тобой? — спросила она и присела рядом.

Катувольк поднял на нее пустой взгляд.

— Ничего, — сказал он и протянул ей бурдючок.

— Да ладно, — отмахнулась она и сделала глоток. — Выглядишь ты так, словно у тебя лучшего друга убили!

— Это все Лисандра, — простонал он, и Сорина так и ощетинилась при звуке ненавистного имени. — Я ее… я ее люблю!

Сорина вздохнула, постаралась скрутить свое бешенство и загнать его поглубже. Как она хотела бы ошибиться! Но нет — зараза, распространявшаяся от спартанки, успела-таки поразить еще одного небезразличного ей человека.

— Довольно думать о ней, — посоветовала она. — Она ведь не из наших, Катувольк. Она всего лишь гречанка.

— Да дело не в том, где кто родился, — горестно вздохнул галл, которого проглоченное пиво окончательно ввергло в беспросветную грусть. — Когда встречаются двое… иногда просто не может быть по-другому. Вот и со мной случилось именно так. Сорина, я давно потерял счет красивым девицам, но ни разу не чувствовал того, что чувствую сейчас! — Он в очередной раз приложился к бурдючку. — А ведь я даже ни разу не был с Лисандрой! Это по-другому, это — здесь, в сердце.

— Она несет зло, — сказала Сорина. — Она бессердечна! Я не хочу, чтобы эта дрянь причиняла тебе боль!

— Нет, ты ошибаешься, она вовсе не бессердечна, — заспорил Катувольк. — Она… ну, просто вот такая. Она особенная, Сорина. Для такой, как она, оказаться в луде — хуже, чем попасть в преисподнюю! Жить под одним кровом с женщинами такого пошиба, которых мы сюда набираем…

— Вот уж спасибо большое, — пробормотала Сорина.

— Тебя я совсем не имел в виду, — торопливо поправился Катувольк.

Амазонка заставила себя улыбнуться. То, что она собиралась сделать, было, без сомнения, омерзительно и в то же время необходимо для того, чтобы очистить душу Катуволька от смертоносной отравы.

— Я знаю, — сказала она. — Я пошутила. Лисандра, знаешь ли, тоже любительница пошутить на твой счет.

Она сразу увидела, что эти слова сумели проникнуть сквозь пелену хмельного тумана, окутавшего рассудок Катуволька. Галл выпрямился и хмуро посмотрел на нее.

— Лисандра надо мной не смеялась, Сорина, — сурово выговорил он заплетающимся языком. — То, что у нее нет ко мне любви, еще не означает презрения.

— В самом деле? — Сорина поджала губы, словно обдумывая услышанное. — Ох и ошибаешься же ты, Катувольк.

— Ты о чем? — Галл ненадолго обратил на нее осоловелый взгляд, потом снова уткнулся в пивной бурдючок.

— Ну, мое-то дело сторона. — Сорина подпустила в голос очень точно отмеренную толику нерешительности. — Однако тебе, наверное, следует учесть вот что. Ее влекут только женщины.

— Я не… — ошеломленно пробормотал Катувольк. — Я не знал.

— Так знай, — сказала Сорина. — Они с Эйрианвен просто созданы одна для другой. Обе находят твое нескрываемое внимание к спартанке забавным до невозможности. Весь луд только о том и болтает! — добила она Катуволька. — Женщины вволю хохочут над тобой, когда ты не смотришь, но никто не смеется звонче Лисандры. Она не может жить просто, Катувольк. Ей подавай, чтобы все непременно с нею считались, чтобы все бегом бежали, как только она свистнет. Ее весьма веселит, что ты, наставник, не сумел избежать ее чар.

Катувольк не без труда поднялся на ноги.

— Я с ней об этом поговорю, — с полупьяной вдумчивостью заявил он. — Где она?

— Полагаю, с Эйрианвен, — сказала Сорина.

В эти мгновения она почти ненавидела себя, однако заботилась не только о молодом галле, но и об Эйрианвен. К тому же Сорина не так уж сильно и приврала. Лисандре действительно было жизненно необходимо выбиться в вожаки. Этого желали все ее соплеменники, ненавидимые всеми богами. Достаточно посмотреть, как она подмяла под себя своих соотечественниц. С некоторых пор они только ей в рот и смотрели.