Онлайн книга «По метеоусловиям Таймыра»
|
– Наверное, ты не совсем понял, что тебе написали, – боясь обидеть, осторожно сказал Анатолий. – Может быть… Грамотёшки-то у меня… Я ведь в школе плохо учился… Ночь-то какая… А только по-разному мы с тобой её слышим… Парадокс… – Иначе и быть не может… Я – это я, у меня свои мысли, ощущения, у тебя – свои. К тому же надо прежде в терминах определиться, что ты имеешь в виду под понятием «правда»? – Я понимаю, ты не думай. Хоть и учился мало, а читал много. И про истину, и про индивидуальность. Больше в газетах, конечно. Только иногда путаться начинаю. Помню, читал, хвалили тех, кто тайгу корчует, а теперь вот ругают. Или раньше хорошо писали о начальниках, которые в трудные моменты вместе с рабочими были, пример показывали. Потом тех хвалили, которые в кабинете сидят. Может, через десять лет и мне скажут: не так, не по правде ты жил, Алексей, не о том думал, не так делал… – Брось ты, Лёша, никто так не скажет, о тебе ведь в газетах не пишут, – улыбнулся Анатолий. – Ну а ругать нас за наши дела, может, и будут. Новое время – новые проблемы… – И нашу жизнь, выходит, перечеркнут… Как мы – дела тех, кто до нас тайгу покорял? – Никто не перечёркивает их дела. Мы просто говорим, что теперь этого не нужно делать. А тогда это было правильно. – Тогда правильно, сейчас неправильно, запутал ты меня… Я хочу, чтобы всегда ясность была. Чтобы всегда правильно всё делать… Лёша замолчал. Анатолий хотел что-то сказать, но тут далеко в ночи послышался то ли крик, то ли плач. – Что это? – шёпотом спросил он. – Птица, наверное. – Лёша встал. – Филин. А то заяц… Может, спать пойдём? – Расхотелось уже, погреться лучше. – Тогда на буровую. До буровой дошли, думая каждый о своём. Лёша – о сыне, которого, если бы тот был, он очень любил и с которым можно было бы поговорить, поделиться своими мыслями, сомнениями… Анатолий поёживался, не в силах забыть странный крик и думая о леших и всякой нечисти, которой, конечно нет, но которая вполне может и быть под этим небом, как живёт под ним всё остальное… Коробов удивился их приходу, но ничего не сказал. Они сели в дизельной на лавку возле стены, блаженствуя в тепле, лениво разговаривая и незаметно проваливаясь в сон и возвращаясь обратно… …Под утро заглянул на буровую Устин. Был он в рабочей одежде. Пожаловался на бессонницу, оттого и пришёл так рано, присел рядом с Коробовым. Прислушался к разговору. Говорил Лёша. – Книжки взять, к примеру… Которые в прошлом веке написаны были. Умные герои в этих книжках. О чём только не разговаривают. Порой даже обидно станет: жили раньше, а говорили лучше. Выходит, прогресс никак на мне не сказался?.. С жинкой начну беседовать на всякие такие темы, например, почему религия опиум для народа или как будут люди в двухтысячном году жить, а она отмахивается. Женщина, говорю, что же это получается, сто лет прошло, а где твоя высокая ступень культуры по сравнению с Анной Карениной? Мужики засмеялись. – А она что? – спросил Коробов. – А она, ясное дело, возьму сковороду, говорит, да опущу тебе на голову, чтобы спать не мешал. Ты, говорит, только меня знаешь, а Анну Каренину и в глаза не знал, мало ли что понапишут в книжках, а насчёт её любви, так я и почище могу. – Не баба у тебя, а бритва опасная. – Я ведь понимаю насчёт женского ума. Он как был ограничен природными факторами, так и остался. Баба только в молодости вперёд бежать хочет, а потом к месту прирастает. – Не скажи, – вмешался Устин, – не всякая баба. – По своей сужу. – Лёша вздохнул. – Конечно, грамотёшки мне не хватает, а может даже, не столь знаний, в газетах обо всём пишут, а системы… Вот мозг – безграничный ряд ячеек… как соты, и в каждую что-нибудь откладывается. Отложится и лежит, пока не потревожишь, пока импульс не подашь. Так вот, я понимаю, если, к примеру, в мой мозг подать этот самый импульс, во мне такие знания поднимутся… – Информация. – Анатолий зевнул. – Информация, Лёша, у тебя в ячейках, а это только основа для знаний, которые, в свою очередь, только база для рождения собственной мысли… – Видишь, что образование значит, – после паузы произнёс Лёша. – Всё по полочкам… и понятно стало. – Ни черта тебе не понятно, – засмеялся Коробов. – Что ты всё время чужой жизнью жить пытаешься – живи своей. Своими мыслями, своей головой. То правду ищешь, то систему какую-то… – Газеты, Васильич, читаю, а там пишут, что жизнь – это вечный поиск. – Мало ли чего там понапишут. – А про счастье что пишут? – неожиданно спросил Устин. – Про счастье?.. Что-то не помню. Да я и сам знаю. – Что же? Лёша оглядел мужиков, стараясь понять, смеются они или всерьёз спрашивают, и, решив, что всерьёз, ответил: – Я по-простому понимаю, счастье – это и есть жизнь. – Силён ты, – после паузы сказал Коробов. – Ну, прямо философ. А ты, Устин, как считаешь? Устин растерянно взглянул на Коробова, поднялся: – Спать хочется. Пойду посплю, вот и счастлив буду… – Квелый он, – сказал Лёша, когда Устин ушёл. – Совсем молчуном стал. – С женой у них неладно. – Коробов примял сапогом окурок, тоже поднялся. – Погоняю ещё, рассветёт скоро. А вы по свету вокруг буровой пройдите, лишний мусор с глаз долой, начальство сегодня будет… 6 сентября. День Начальство прилетело раньше, чем ожидал Петухов. Сквозь сон он услышал шум вертолёта и, на ходу одеваясь, выскочил из вагончика. Солнце ещё только-только показалось над верхушками деревьев, высветив половину вышки. На буровой, запрокинув голову, стоял Коробов и глядел на делающий круг вертолёт. Тот прострекотал над деревьями и исчез; площадка была отсыпана в стороне, рядом с дорогой. Петухов заскочил в столовую, мельком отметил заплаканное лицо поварихи, поморщился, но разговаривать было некогда, и он только бросил: – Татьяна, ты бы себя в порядок привела. И сделай порций пять лишних. Та кивнула, склонилась над плитой. …Вместе с главным инженером прилетел мастер по аварийным работам Тихонов. Усмехнувшись над этой страстью Безбородько перестраховываться, Петухов поздоровался, подолгу задерживая ладони, чтобы сразу почувствовать, с каким настроением прибыло начальство и как лучше поступить, чтобы его не прогневить. Судя по насупленным выражениям лиц, с неприятностями лучше было выждать, и Петухов повёл всех в столовую. Завтракала вахта Ляхова. Женька и Устин ели молча, а Цыганок гремел ложкой и сопел от удовольствия: на завтрак был плов, который он любил. |