Онлайн книга «По метеоусловиям Таймыра»
|
Чем дольше он говорил, тем мрачнее становился Кузьмин. Костюков чётко уловил перемену настроения, оборвал фразу, так и не закончив, поднялся: – Не буду больше отвлекать. Мне пора. И не одеваясь, держа шубу в руках, вышел. Костюков, несомненно, прав в одном, подумал Кузьмин. Он прав в том, что возраст надо учитывать. И хотя начальник строительства прежде не казался ему стариком, он подумал, что, может быть, именно консервативность, инертность возраста мешают Солонецкому понять его. Оделся, вышел на улицу. Ветер с размаху швырнул в лицо снег. Он переждал порыв, отдышался, нахлобучил шапку, поднял воротник и, преодолевая упругую снежную стену, двинулся вперёд. Качались уличные фонари, расплывчатыми тусклыми пятнами виднелись окна домов. Он шёл и думал о Божко. Вроде неплохо тот начал, энергично, но не бывает же так, чтобы всё хорошо. Вот и вчера два бульдозера, чистившие дороги, вышли из строя, через полчаса их замело и движение прервалось. Прибежал Гриневский, проклиная связистов, механизаторов, пургу, всех скопом, и Кузьмин поддался его настроению, выговорил Божко. Сегодня он узнал, что тот всю ночь сам помогал ремонтникам. К утру дорогу расчистили, вытащили заметённые машины, а сразу после планёрки Божко на аэросанях выехал на ЛЭП… Не жёстко ли он поступил? Надо ведь было учесть, что тот только приступил к новым для него обязанностям… И тут же возразил себе: Божко молод, не надо ему давать привыкать к послаблениям, к ссылкам на объективные причины, непредвиденные и неучтённые обстоятельства. В своё время Кузьмин был поражён неожиданным своим открытием: большинство руководителей, которых ему приходилось видеть, без стеснения ссылались на непредвиденные обстоятельства, тем самым признавая свою низкую квалификацию – ведь руководитель должен уметь предвидеть и устранять эти самые обстоятельства… Нет, он прав, пусть Божко сразу привыкает работать так, как того требует время… Он вошёл в ресторан, сел за свой столик, отодвинул табличку «служебный» и стал постукивать по бокалу. – Я жутко голоден, – сказал он подошедшей Валентине. В ресторане было занято всего несколько столиков. Его узнавали, издали кивали головой, отводили взгляды. Он пересел на другой стул, спиной к залу. Теперь взгляд упирался в стену с неестественно синими пингвинами, прохаживающимися среди торчащих льдин – полотно самодеятельного художника. За окном что-то ярко вспыхнуло, затрещало, и свет в зале погас. – Ой! – раздался в темноте голос Валентины. – Идите сюда, – позвал Кузьмин и, шагнув вперёд, упёрся в поднос. Он не видел Валентину, но слышал её дыхание, как ему казалось, испуганное и, забирая поднос, коснулся её горячих рук. – Я принесу свечку, – сказала она. Кузьмин поставил поднос на стол и вслед за возбуждённо переговаривающимися посетителями вышел на крыльцо. В ближайшем доме окна светились. – Коротнуло где-то, – раздался чей-то голос. Потоптавшись, все опять вернулись в ресторан. Кузьмин прихватил снег с перил, попытался слепить снежок, но снег хрустел и рассыпался. Он несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух и пошёл следом. В зале уже горели свечи, гул голосов стал громче, выдавая возбуждение от происшествия и неожиданной экзотики. Звонче стучали бокалы. Кузьмин подвинул тарелку, но есть так и не стал. Подошла Валентина. – Что-нибудь нужно? – спросила она. – Знаете что, Валечка, – сказал он, – я очень хочу есть, но здесь мне неуютно, дома одному тоже. Я хотел бы пригласить вас в гости… – Меня не отпустят, – растерянно произнесла она. – Я попрошу. – Кузьмин встал. – Нет-нет, не нужно. Я сама… Только я позже, хорошо?.. Дома он наскоро навёл порядок, сложил в стопку разбросанные по комнате книги, поставил чай. Он волновался, хотя не мог понять, почему. И зачем пригласил Валентину, тоже не знал, просто захотелось с кем-нибудь поделиться тем, что его волнует… Раскрасневшаяся Валентина напомнила ему Снегурочку. И он сказал ей об этом. – Вы любите метель? – спросил он, помогая снять пальто. Она покачала головой, и Кузьмин искренне удивился. – Как можно, это же сила, энергия… Вы где родились, Валя? – Здесь, в Сибири, под Красноярском. – А я в Смоленской области. Есть такая река там, Западная Двина, слышали? – Нет. – А Даугава? – В Риге протекает, я была там. – Так это и есть Западная Двина. В Латвии её Даугавой называют. У нас прекрасные зимы, Валечка, солнечные, снежные. И метели… За ночь такие сугробы наметает, ого-го… – Больше чем здесь? – Тогда больше были, – улыбнулся он и спохватился: – Заговорил вас, проходите. Он чувствовал себя неловко, боялся, что Валентина по-своему истолкует этот вечер, его приглашение. Да, она ему нравилась, но не больше многих других женщин. Сейчас ему хотелось просто разрушить тишину и пустоту своего дома, и Валентина была единственным человеком, которому он мог бы высказать все свои мысли… Нет, была ещё жена… Но так далеко. – Я сухарь, да, и вдруг такое… – неуверенно произнёс он. Валентина подняла глаза, казалось, с укоризной посмотрела на него. – Простите, я сегодня делаю глупости, это всё пурга… – Пурга – это плохо. – Почему? – Почты нет, – сказала она. – Кто-то ждёт очень важных писем, а они будут неделями лежать и стареть. Он прочёл в её глазах то, о чём она не сказала. – Давайте не будем сегодня о почте. У меня была трудная неделя, и я хочу просто поболтать. – В посёлке только и говорят о вас. – И что же говорят? – Разное. – Мне интересно, – произнёс Кузьмин, не сумев скрыть раздражения. И повторил: – Мне очень интересно… – Я пойду? – Я не хотел вас обидеть, – он взял её за руку. – Но я терпеть не могу сплетен, а здесь все этим только и занимаются. – Вы жестокий человек. – Почему? – Вы плохо думаете о людях. – Вот как?.. Хотя вы, наверное, правы. – Кузьмин нервно прошёлся по комнате. – Я плохо думаю о некоторых из них, потому что прожил и видел больше… Только я прошу вас, не обижайтесь… Мы живём в этом мире ради дела, я уверен в этом. Ради большого или маленького, но дела. Остальное – приложение к делу. Но за свои тридцать с лишним лет мне не приходилось встречать человека, который понимал бы это так, как я. Вот и вы, я вижу, не согласны со мной. Не согласны, что по своей сути люди ленивы. Они ловчат, мечтают об одном: чтобы меньше делать и больше иметь. Вы скажете, что не все так думают? Может быть, но примитивных больше, чем хотелось бы. Нет, я не против материальной заинтересованности, пусть зарабатывают, пусть копят, но и пусть дело делают. Честно, на совесть… |